Предатель ада | страница 52
Ей нравилось смотреть с кручи на море: сквозь пенный сине-зеленый кристалл виднелись участки дна, подводные отмели, расщелины, заросшие танцующими водорослями. Основания камней, которые сверху сверкали, раскаленные солнцем, а под водой становились черными и холодными, обросшими зелеными бородами. Иногда со своих вершин она смотрела на местный людный пляжик, иногда заглядывала сверху в укромные бухты, где белели моторные лодки или яхты и небольшие компании устраивали пикники. Выбрав безлюдную бухту, она спускалась к морю и долго плавала нагишом. Потом снова взбиралась по крутым осыпающимся тропинкам и лежала где-нибудь на камне, слушая музыку и куря загорая.
В ее теле и сознании накапливалось и множилось привычное с детства наслаждение долгих прогулок и купаний, нега блаженного одиночества, этих гор и камней, но наслаждение наслаивалось на острую боль, которую причинил ей Петрантонио Кон. Эта боль не растворялась и не исчезала под цветущим слоем блаженства, и, пока голос Амона Тобина или Афекса Твина вливался в ее овальные уши, она снова и снова видела сцену в кафе у Пантеона, она опять блуждала мысленным взглядом по узкому лицу своего любовника, видела его бледную прозрачную кожу, усыпанную веснушками, видела отблеск вокруг его головы и синие тени под его выпуклыми глазами. Видела его рот, столь аскетичный и детский, столь неподходящий к тому, в чем этот рот равнодушно ей признавался. И затем она снова и снова представляла себе сцену совокупления Петрантонио Кона и Элоизы Кортарини, встраивая ее в различные интерьеры (потому что она не знала, где это произошло): она видела их на черных задворках танцевальных клубов, в белоснежных ванных комнатах и даже на грязных набережных Тевере в окружении бомжей, беспечно спящих в картонных коробках.
Секс этих двух вполне прекрасных тел, который в реальности случился мимолетно, становился в ее воображении бесконечным, под грузом этих образов она исчезала, но все равно дрочила и кончала, закусив губы, под песни группы «Матиа Базар». Высокий девичий голос долетал до нее из восьмидесятых годов ХХ века, из времени, где она еще не родилась, и ее отсутствие в мире делало этот звук прекрасным:
Aristocratica
Occidentale falsita…
И маленькую аристократку уносил оргазм.
Per te Laguna veneziana
Per te notte transilvana
Per te una carezza vera
Nella macchina tempo di una sera…
Per te syndrome europea…
Машина времени тяжело и сонно работала, делая свое дело, венецианская лагуна гнила далеко на севере, а маленькая римская аристократка, подлинная красавица, зараженная европейским синдромом, исчезала на белом камне.
