— Как, впрочем, и поэзию.
— Да, пожалуй, — рассеянно пробормотал Вадим Петрович, вдруг оборвав рассуждение, которое показалось Кочину любопытным. Некоторое время шли молча. Потом Кочин сказал:
— Мы знакомы всего несколько минут, а вы уже успели назвать меня дилетантом. Что это, тоже психологический контакт?
Вадим Петрович остановился.
— Я… вас… назвал… дилетантом? — Они странно и нелепо топтались в лужице, два почти незнакомых человека. Извините, вам показалось, я ничего подобного не говорил.
Кочин торопливо перебирал все немногие фразы их разговора: да, как будто, бы не говорил, но откуда же взялась уверенность, что этот человек назвал его дилетантом? Что за чертовщина!
— Ничего, ничего, бывает, — успокоил его Вадим Петрович, и они пошли дальше. — А в будущем? Как, вы думаете, будут проходить такие вечера в будущем?
Кочин пожал плечами.
— Очевидно, так же. Как и при вещем Бояне.
— Так же? Один, творец, будет творить… нет, даже не творить на глазах публики, а скорее пересказывать результат творческого процесса, а остальные — что, зевать, как сегодня? Нет уж, избавьте! Боян хоть на гуслях себе подыгрывал.
— Как же, по-вашему, это будет завтра?
— Вы не очень спешите? Я вижу, вечер у вас свободный. Вы приезжий, да? Тогда зайдем ко мне, и я вам расскажу… нет, покажу, как это будет завтра. Я тут недалеко живу, рядом, в переулке…
Кочин совершенно явственно представил пустую квартиру этого чудака, стены, заставленные книгами, почувствовал всю тоску его одиночества и, еще раз пожав плечами, согласился.
Это была та самая комната, которую он только что так отчетливо представил. Книжные стеллажи до потолка, черный кожаный диван, бюст Ломоносова, в свободном от книг уголке какой-то особенный, с большим овальным экраном телевизор, напротив него — глубокое кресло.
Вадим Петрович протянул ему ключ.
— Зачем?
— Я уйду на кухню, а вы замкнитесь изнутри, это необходимо для чистоты эксперимента. Вам нужно сесть в это кресло.
— Только и всего?
— Только и всего.
Кочин покосился на телевизор с необычной антенной двумя полусферами, направленными на кресло. Вадим Петрович перехватил его взгляд и ободряюще улыбнулся.
— Не беспокойтесь, это безопасно, как леденец.
Кочин повернул ключ, погасил свет, опустился в кресло и сразу зазвучала какая-то знакомая мелодия. Потом на экране вспыхнула яркая оранжевая полоса — и рассыпалась снопом медленных искр. Причудливые сочетания цветовых пятен сменяли друг друга. Сначала он ничего не мог уловить в них, кроме игры красок, но вот как-то незаметно игра цвета слилась с мелодией — и на экране зазвучала борьба. Зловещие багровые всполохи теснили золотое сердце экрана, порой вовсе подавляли его, и тогда золотой слиток метал фиолетовые молнии.
