Нико глянул на мать, но та беспомощно смотрела на Расселла. Нико выпятил губу, гадая, как поступить.
Расселл так и стоял в дверях, не гнулся в три погибели, пуская слюни, как многие взрослые при виде детей, и Нико утих, только изредка похныкивал. Он еще раз глянул на мать, потом на Расселла и наконец подбежал к Расселлу и позволил взять себя на руки.
— Вот так, дружок, — сказал Расселл, Нико повис у него на шее.
Помню, так странно было видеть, как у Расселла меняется лицо, когда он говорит с мальчиком. Все черты делались ртутными, глуповатыми и дурашливыми, как у клоуна, а вот голос оставался спокойным. Это он умел. Перекроить себя, чтобы подстроиться под человека, как вода, которая принимает форму любого сосуда. Он мог быть сразу всем. Человеком, который вворачивал в меня пальцы. Человеком, которому все доставалось даром. Человеком, который трахал Сюзанну нежно, а иногда — не очень. Человеком, который шептался с маленьким мальчиком, щекоча дыханием его ухо.
Я не слышала, что говорил Расселл, но Нико прекратил рыдать. Лицо у него было восторженное, мокрое: казалось, он рад, что кто-то просто взял его на руки.
Одиннадцатилетняя Кэролайн, двоюродная сестра Хелен, сбежала из дома какое-то время назад. Она жила в Хейт-Эшбери [8], но там полицейские теперь вязали всех подряд, и она автостопом добралась до ранчо. Всех вещей у нее было — сумочка воловьей кожи и облезлая лисья шуба, которую она поглаживала с наигранной нежностью, словно не хотела, чтобы кто-нибудь понял, как она ее на самом деле любит.
Ранчо находилось не так уж далеко от Сан-Франциско, но мы редко туда ездили. Я была там всего один раз, вместе с Сюзанной, нужно было забрать полкило травы из дома, который она в шутку называла Русским Посольством. Наверное, какие-нибудь приятели Гая, из его прежней тусовки сатанистов. Входная дверь была выкрашена в смоляно-черный цвет. Сюзанна, заметив мое смущение, взяла меня под руку.
— Мрачняк, да? — сказала она. — Я в первый раз то же самое подумала.
Она притянула меня к себе, и мы стукнулись бедрами. Эти проявления доброты не переставали меня ошеломлять.
Потом мы поднялись на Хиппи-Хилл. Там было серо и дождливо и никого не было, только ковыляли живые мертвецы-наркоманы. Я изо всех сил старалась словить вибрации, выжать их из воздуха, но безуспешно — и с облегчением бросила поиски скрытых смыслов, когда Сюзанна рассмеялась.
— Господи, — сказала она, — да тут помойка.
И мы вернулись в парк, где с эвкалиптовых листьев звучно стекал туман.
