У меня екнуло сердце. Мне захотелось сообщить ей что-нибудь ценное, захотелось, чтобы и за моей жизнью следили с таким вниманием, чтобы и я стала видимой.
— Так лучше, — ответила я. — Чтобы всякие придурки не разыскивали.
— Но ты там была?
— Я там жила. Фактически. Какое-то время. Я никого не убивала, никого и ничего. — Смех вышел натужным. — Само собой.
Она куталась в толстовку.
— И ты просто ушла от родителей? — В ее голосе слышалось восхищение.
— Тогда другие времена были, — сказала я. — Мы все бегали без присмотра. Мои родители развелись.
— Мои тоже. — Саша даже стесняться перестала. — И ты была моей ровесницей?
— Чуть помладше.
— Сто пудов, ты была очень красивая. В смысле, в общем, ты и сейчас красивая. — Она даже раздулась от собственного великодушия. — А как ты вообще с ними познакомилась?
Я не сразу собралась, не сразу припомнила, что за чем происходило. “Вновь обратиться” — вот как обычно пишут в статьях, приуроченных к годовщине убийства. “А мы вновь обратимся к кошмару на Эджуотер-роуд”, словно это такое единичное событие, которое можно убрать в коробку и снова достать. Как будто я сотни раз не замирала, завидев призраки Сюзанны на улицах, на задних планах в кино.
Я уворачивалась от вопросов Саши о том, какими они были в реальной жизни, все эти люди, ставшие тотемами самим себе. Гай не слишком интересовал журналистов — мужчина-убийца, чего тут удивительного, — зато девочки стали легендами. Донна — некрасивая, неотесанная и туповатая, в ее случае чаще всего пытались давить на жалость. Голодное, угрюмое лицо. Хелен, герлскаут, загорелая, хорошенькая, с хвостиками — вот она стала фетишем, убийцей в стиле “пин-ап”. Но Сюзанне пришлось хуже всех. Развратная.
Злая. Ее ускользающую красоту нельзя было поймать на фото. Она получалась дикой и невзрачной, как будто и оживала только ради убийств.
Стоило нам заговорить о Сюзанне, и я задышала чаще, — уверена, Саша это заметила. Наверное, это стыдно. Чувствовать такой неуправляемый восторг, учитывая все, что случилось. Сторож на диване, скрученная оболочка его кишок торчит наружу. Волосы матери склеились от запекшейся крови. Мальчика изуродовали так, что полиция не сразу определила его пол. Конечно, Саша читала и обо всем этом.
— Как по-твоему, ты смогла бы такое сделать? — спросила она.
— Конечно, нет, — задумчиво ответила я.
Я редко рассказывала о ранчо, но этот вопрос мне задавали еще реже. Могла ли я такое сделать. Могла ли поехать с ними. Почти все считали, что меня от девочек отделяют хоть какие-то зачатки нравственности, точно мы с ними принадлежали к разным видам.
