— Ктой-то топотал, а кто — Бог ведат. Антоха, ты видала?
— Не-а, — отозвалась девка и оправила рюши платья на высокой груди. Зыркнула хитрым глазом на полицейских и опустила голову — засмущалась. — Мы ж с тобой милешились.
Григорий рукой и миной на лице изобразил для полицейских что-то вроде «ничем не могу помочь». Головы переглянулись, хмыкнули и исчезли.
Вогул проводил их взглядом и снова улегся на спину.
Антонина еще немного побулькотила, потом обсушила ногу подолом платья, обулась, хромая, поднялась к Вогулу на пригорок и уселась рядом.
— Ты следила за мной? — спросил Григорий, не глядя на нее. У него внутри все кипело, но, как ни странно, боли не было: ярость не жгла, не обугливала его сердце, а, казалось, выжигала все темное и тяжелое, что успело накопиться в душе за последние годы и что так или иначе связывало его с Элизой. И — совсем уж удивительно — он даже чувствовал облегчение, словно ее смерть стала некой искупительной жертвой. Видимо, поэтому ему и не хотелось как-то наказывать Антонину. Да и кто он такой, чтобы оправдывать или наказывать?! Ежели есть за что, Бог накажет! — Ну, что молчишь?
Антонина вздохнула:
— Следила. Как ты на энту стерву пялился — да рази ж можно стерпеть?
— Давно следила?
— А те не все равно? — Антонина вдруг хихикнула. — И ей, стерве, таперича все равно!
Григорий закрыл глаза. Что ж, Антоха по-своему права. Когда его углядела в городе, сколько подсматривала — какая, в общем-то, разница?! Будучи в постели с ним, грозилась, что любую соперницу убьет, — вот и убила. Он тогда еще понял, что девка не шутит, но не придал ее словам особого значения, а вышло — зря не придал! И ведь не докажешь, что ничего такого у него с Элизой не было.
— Ты — дура! Такой грех на душу взяла — за ради чего?! — Антонина молчала, понурив голову. — Ты ж меня подставила! Муж ее считает, что это я убил, и полиция меня ищет!
— С чаво тебя-то?
— Я был рядом, а он меня знает. И картуз я, убегая, обронил, а там, внутри, имя мое.
— Настояшшее?! — ахнула Антонина.
— А мужу-то и полиции какая разница, Вогул я или Герасим Устюжанин? — Григорий открыл глаза и увидел над собой удивленное лицо девушки. — Ну, так в паспорте, который мне Машаровы справили. Я по нему на постоялом дворе записан, там и найдут.
— Не найдут, — твердо сказала Антонина. — В нашем схроне пересидишь.
3
Элизу похоронили на католическом участке Иерусалимского кладбища. Хотя о погребении специально не объявляли, проводить французскую виолончелистку пришли многие почитатели ее таланта: все бывшие в городе декабристы со своими семьями, ссыльные петрашевцы, армейские и казачьи офицеры, чиновники, учителя и учащиеся гимназии и Девичьего института, именитые купцы и промышленники, да и просто любопытные.
