— Что это там горит? — кивнув на них, спросил Вогул.
— Домницы на заводе. Руду плавят. У них работа ночь и день — без продыху.
Григорий сел на лавку, хлопнул, приглашая, ладонью по оструганной доске:
— Садись, Степан, в ногах правды нет.
— А в жопе, значитца, есть? — хмыкнул Шлык, опускаясь рядом с Вогулом.
— Не до смеху мне, брат, — опустив голову, неожиданно севшим голосом сказал Григорий. — Я ведь пришел на крючок тебя посадить…
— Этта на какой такой крючок?! — Степан вознамерился вскочить, но Григорий успел ухватить его за локоть. — Я чё тебе, значитца, вроде сома, чё ли?! — возмутился столяр. Он попытался вырваться, но пальцы Григория держали, как клещи.
— Сома, щуки, ерша — какая разница?! Крючок такой, что не сорвешься, сколь ни трепыхайся. — Григорий поднял голову, встретился взглядом со Степаном и даже в рассеянном свете месяца увидел в них такое напряжение тревожного ожидания, что отвернулся и ослабил хватку. — Я должен тебе дать задание, а ты должен его выполнить, — глухо сказал он.
— Этта какое такое задание?! — все-таки взвился Степан. — И почему я должон его выполнить?!
— Не кричи, — попросил Вогул. — Соседям об этом ни к чему знать. Для тебя же лучше.
— А-а, понял я, с каким заданием ты сюда явился! Шилкинскую историю, значитца, решил повторить? Злоб свою супротив генерала потешить? Ан не выйдет у тя ничего. Пароход железный, а железо-ть не горит! Не подожжешь, варнак, не подожжешь! — И для полноты превосходства своих слов над словами Вогула Степан даже припляснул, выворачивая ноги в домашней войлочной обувке и выделывая руками кренделя. — Оппа-оппа-оппа-па…
— А я и не должен ничего поджигать. Ты б не скоморошничал, а сел и послушал. — Григорий сказал это так спокойно-угрюмо, что Степан обескуражился и вроде бы покорно уселся на прежнее место. Но весь вид его говорил: ну, чего тебе еще? — Поджечь, брат, должен ТЫ!!! Да поджечь так, чтобы все сгорело! Весь завод!!
От неожиданности Степан громко икнул и закашлялся. Он кашлял долго, останавливался, чтобы глотнуть воздуха и снова заходился в длинном кхаканье.
Вогул терпеливо ждал.
На крыльцо с ковшиком в руке выскочила Матрена — «Ой, Степушка, чтой-то с тобой?!» — зачерпнула дождевой воды из деревянной кадки, что стояла под водостоком с крыши, и плеснула Степану в лицо.
Кашель прекратился.
— Иди в дом, Матрена, — рыкнул, отплевываясь, муж невенчаный.
Женщина открыла было рот — возразить, но окинула быстрым пытливым взглядом обоих мужиков и послушалась. Даже дверь за собой притворила.
