-- Да мы и не хотим вовсе, -- пробурчал Иван. -- Успеем. Подождем совершеннолетия. Нам это нипочем. Правда, Светка?
Светка с испугом взглянула на брата и еще больше втянула голову в плечи и склонилась над столом.
-- А я так и совсем не собираюсь пить, -- продолжал Иван и покосился на мать: не подумала ли она, что он брякнул свое решительное заявление впопыхах, чтобы выйти из неловкого положения: Светке сейчас задавать такие вопросы не следовало. -- Я из чувства противоречия не буду пить, -- пришлось настаивать ему. -- Потому что все пьют. А я не буду.
-- И не надо! -- с лихостью подхватил Анатолий. -- Молодец! У тебя и гены с моей, с отцовской стороны, неподорванные...
-- С моей, что ли, подорванные? -- не пропустила Тамара Ивановна.
-- И с твоей целехонькие. Хоть на базар неси.
-- На какой еще базар?! Что ты мелешь?
-- Да это только так говорится. Когда продукт хороший, чтобы выдать знак качества -- вот и говорят. А так-то, конечно... какой базар? Ты правильно постановил, Иван. Это бедствие сейчас: пьют беспробудно и даже без закуски. С пьяным народом каши не сваришь. Кому-то надо пример показывать.
-- У нас в школе их "горнистами" зовут. На перемене голову запрокинут, бутылку с пивом в зубы... совсем как горнисты на пионерской зорьке! На глазах учителей. И те молчат. Торопятся мимо проскочить, будто не видят.
-- По губам бы их, по губам бы!.. -- тихо и бессильно отозвалась Тамара Ивановна.
-- Свобода, мама, права человека. Теперь выпускной экзамен такой есть: ЧиО -- человек и общество. О правах человека. У нас недавно один пятиклассник в суд на директора подал.
-- А это еще что такое? -- хохотнул Анатолий, пристально вглядываясь в свой опорожненный стакан. -- По загривку, что ли, схлопотал малец-то? Не вытерпел директор?..
-- Нет, за рукоприкладство его бы четвертовали. Наш директор дал указание убирать мусор на школьном дворе. Выгнал на воскресник. Массовая эксплуатация детского труда. Теперь по загривку-то ему дадут.
-- Господи! -- без страсти, уставшим, тусклым голосом взмолилась Тамара Ивановна и решительно откинулась на спинку стула, покачалась, дав ему поскрипеть. Ни на кого не глядя, сказала, отвернув глаза в окно: -- Пьянство и трусость, пьянство и трусость! Куда мы на таких рысаках управим?! Что будет?
-- Что-нибудь да будет, мать...
-- Мне не надо "что-нибудь". Сколько можно: "что-нибудь" да "что-нибудь". Даже у зверя, у птицы, у червя есть, наверное, воля, характер... и он уползает или отбивается, а не лапки вверх.
