Затем грядет период сомнений. В большинстве случаев они оказываются кстати, потому что заставляют задуматься над главным. Но только если не переборщить. И если в нужный момент удается защитить себя от коррозийного эффекта таких вопросов — о главном. Ведь даже в сомнениях можно, оказывается, усомниться…
Ну а дальше, вопреки ожиданиям, вариации множатся еще быстрее. Кто-то, разуверившись во всем на свете, добывает смысл жизни в повседневности, как на каких-то копях, и таких наверное большинство. Кто-то другой ищет ответы на вопросы бытия в невидимом горнем мире. И вот он-то наверное счастливчик. А кто-то еще, раньше других ощутивший предел всему личностному, буквально обречен впасть в отчаяние и раньше времени вынужден дистанцироваться от «мира реальных вещей». Такому человеку позавидовать трудно.
Но почему-то у всех рано или поздно возникает чувство, и некоторых оно не покидает до конца дней, что жизнью всё-таки правят не они сами. Признать это, смириться с этим фактом требует, казалось бы, само житейское здравомыслие. Но увы, с этим жить ничуть не легче…
Однажды по дороге из Парижа в Москву.., — это было уже гораздо-гораздо позднее.., — я купил недорогой билет с пересадкой во Франкфурте-на-Майне. Аэропорт огромный. В нем легко потеряться, легко перепутать симметрично расположенные, одноликие терминалы. Что и произошло. Я едва успел к закрытию посадочного гейта. Место в полупустом аэробусе мне досталось рядом с пожилой, приветливой дамой. Нас разделяло пустое кресло и не один десяток лет возрастной разницы.
Когда самолет взлетел и внутри стало светло и солнечно, я начал чистить апельсин, — дабы не соблазняться нездоровой самолетной пищей, я держал тогда за правило брать с собой в дорогу один-два апельсина, — и один запах апельсина не мог не привлечь внимания. Половину я предложил соседке по ряду. Она вежливо отказалась. Между нами завязался разговор, сначала по-немецки, а затем по-французски. Оказалось, что в шестидесятые годы она жила в Париже.
Проводя какую-то неожиданную параллель, она полушутя‒полувсерьез стала рассказать, что Париж в те годы был совсем не таким, как сегодня. Например, у женщин водилась мода ходить по улице грудью вперед. Из подражания Бриджит Бардо, конечно. Менее броские формы, которые отличают женщин северного типа, в то время как-то не смотрелись… Она имела в виду себя? Не знала, как дать понять, что, несмотря на свои годы, по-прежнему благоволит сильному полу? Нас разделял, видимо, слишком большой возрастной барьер. Но к разговору этот тон скорее располагал.
