— Да почему… Они такие же как вся страна, живущие в ней… ― Она посмотрела на меня вопросительно.
— Те же растаскивают, что и вчера, ― сказал я. ― В этом смысле мало что изменилось.
— Так многие рассуждают. Здесь, в эмиграции… Но за пределами России желающих поживиться за счет наших бабушек и дедушек тоже много.
— Вы считаете, что я отстал от жизни?
— Извините, не хотела вас обидеть… ― Она смутилась.
Нам принесли горячее. Уже вслед официантке я попросил жасминовый чай в чайнике на двоих. А пока я подлил моей гостье вина, благо «Медок» оказался не таким плохим, и мы без особого аппетита принялись за еду…
О балете, о фотографии, о парках, о Мелвилле, о Москве и бог знает, о чем еще мы проговорили весь этот вечер.
Когда мы вышли на улицу, она вдруг повеселела, я видел это по ее глазам. Но меня тоже почему-то переполняло необъяснимое благодушие. Я больше не чувствовал неловкости из-за какой-нибудь оброненной не к месту неудачной реплики, счет которым давно потерял. Приписать это алкогольным напиткам? Но за ужином мы не пили ничего, кроме вина. Меня не покидало странное чувство, что незаметно для себя мы как-то неожиданно подружились…
Через день мы встретились вновь. Валентина снова сочла себя моей должницей, и мы снова отправились ужинать в ресторан. В душе я уже начал переживать: еще пару дней такой жизни, и мне не на что будет купить себе завтрак. Но я уже ничего не мог с собой поделать, голова у меня шла кругом ― от самой Валентины, от ожидания ее звонков, от ее нарядов, от раздумий над сказанным и услышанным во время наших встреч. Помимо воли в моей голове не переставая прокручивались наши разговоры. Единственным спасением от наваждения было услышать или увидеть ее снова…
Во время очередного телефонного разговора ― мы еще не успели толком договориться о месте и времени встречи ― она заявила, что хочет сводить меня в итальянский ресторан, который они с мужем давно облюбовали, чтобы «хоть как-то восполнить» мое вчерашнее «расточительство», но с условием, что платить будет она, а не я.
Я попытался отговорить ее, резонно объяснял, что не привык принимать такие приглашения от женщин, а тем более от замужних. Кроме того, к макаронам давным-давно охладел, как и большинство холостяков.
Она настаивала, обещала развеять мое предубеждение и насчет макарон и всей итальянской кухни. Мы договорились о встрече возле выхода из метро на площади Шатле, перед фонтаном…
Она снова выглядела непохожей на себя вчерашнюю. Непредсказуемую переменчивость в ее внешности я не мог не заметить и раньше, это скрывало под собой продуманный стиль, мало мне знакомый, — хотя бы в этом я начинал отдавать себе отчет. Но в этот раз на лице ее я подмечал какую-то тень. Она старалась скрыть в себе какую-то подавленность. Пока мы пересекали пешком квартал Ле-Аля в направлении улицы Сент-Оноре и Пале-Руаяля, она говорила одни банальности. При этом то и дело скользила по мне своим тающим вопросительным взглядом, чуть более печальным, как мне показалось, чем в прежние встречи.
