А поскольку он этого не сделал, значит, находится в том же тупике, что и я.
К ужину Ирвин, вопреки обещанию, не явился. Хотя я и ждала почти час, до последнего не приказывая накрывать на стол. И не то чтобы мне так уж была нужна компания — наши по большей части светские разговоры за трапезой не были особо интересны. Просто обед был уже давно, и сомневаюсь, что в департаменте кто-то озаботился тем, чтобы покормить начальника. Тем более что мне отчего-то казалось, что Ирвин не хочет афишировать там свое присутствие. Наверняка закрылся в кабинете, напрочь забыв о еде. Это я знала не понаслышке — папа изредка, но грешил подобным.
Пока камеристка разбирала прическу и расчесывала волосы, я бездумно смотрела в отражение, тщательно скрывая пытавшееся прорваться раздражение. В самом деле я же теперь точно знала, что все-таки привлекательна для Ирвина. И раз он считает меня умной, то и проводить время в моем обществе тоже должно быть для него скорее приятно, чем нет. Тогда в чем дело? Неужели произошло что-то настолько важное, что без его чуткого руководства и контроля не справятся? Еще и это высказывание, что он не хочет делать из меня мишень, не было до конца понятно. Какую мишень? Для кого? Если он сам заговорщик, то должен быть защищен от посягательств своих же. Если же нет, то все равно, что с того? Какой смысл нападать на меня, если фактически я никто. Жена, не более. Не следующая наследница трона, не возможный регент при ребенке, которого и в помине-то нет.
В очередной раз запутавшись в размышлениях, я встряхнула головой, так что расческа едва не вылетела из рук девушки. Впрочем, свою работу она уже сделала.
— Спасибо, Риза, достаточно. Ты можешь быть свободна. — Я отвернулась от зеркала и поднялась с пуфа, расправляя ткань халата поверх очередной, безумно красивой ночной рубашки. Какой толк наряжаться во что-то подобное, если супруг и лицезрит их только по паре минут вечером и утром. Или, как сейчас, вовсе не видит. Еще и разрез сбоку, до середины бедра. Он-то зачем нужен? Что за вульгарности, право слово…
Привычно сбросив в верхний ящик прикроватной тумбы подвеску с эхо и артефактом спокойствия, которые, в отличие от других украшений (разве что кроме обручальных, кои не снимала вовсе), снимала лишь перед самым сном, погасила светильники. И, перевернувшись на бок, мстительно перетянула на себя большую часть одеяла. Не думаю, конечно, что Ирвину составит большого труда отвоевать свою часть назад, но червячок несвойственного желания мелкой мести успокоился и этим. И уснул вместе со мной, стоило только закрыть глаза.
