— Извини. День начался рано. А насчёт договорённости — я у твоего доктора няней была, — она положила руку мне на плечо. — Так что иди в клинику.
— Рома, спасибо, что позаботилась о моём плече и с доктором договорилась. Я тебе обязана.
Она улыбнулась и пошла в сторону музыкальной секции.
— Ну да, обязана, — сказала она, оглянувшись.
Мэри сидела за стойкой. Я подошла к входной двери, выглянула наружу. На парковке ни следа пикапа Уилла. Я вернулась в холл, осторожно обошла леса, осматривая каждый угол. Больше ничего, что могло бы на кого-нибудь упасть, но рисковать мне не хотелось. В дворницком чулане нашлось четыре жёлтых вывески-сэндвича с надписями «Осторожно» и «Мокрый пол». Я вытащила их и прикрепила к лесам при помощи светящейся оранжевой ленты из ящика с хламом, оставшимся от Хеллоуина. Течь в компьютерном зале уменьшилась, превратившись в тонкую струйку.
— Ларри, вы случайно не ехали мимо Стрэттона по пути сюда?— спросила я электрика.
— Ага, ехал. А что?
— Там стоял пикап Орена?
Он минуту подумал.
— Да, он там был. Хотите, чтобы он зашёл посмотреть на эти окна?
Я кивнула. Потом подвигала рукой вверх-вниз, назад, вперёд. Почти не больно, или, может, мне хотелось, чтобы так было.
— Я присмотрю за этим ведром, — сказал Ларри.
— Спасибо, — улыбнулась я.
Я пошла к себе за дождевиком, остановилась у стойки, сказать Мэри, что ухожу.
— Если без меня вернётся Уилл Редферн, не отпускай его.
Мэри взглянула на рулон полиэтилена, все ещё стоящий у стойки, и недобро улыбнулась.
— Не волнуйся, не отпущу.
Дождь перестал. Я пошла по Олд-Мэйн-стрит. Дул ветер с озера, и воздух был свежий и чистый. Пикап Орена стоял на парковке у театра, и я чуть было не запрыгала от радости. Дверь служебного входа оказалась не запертой. Дежавю. В голове промелькнул образ Грегора Истона на рояле. Я вспомнила, как неестественно неподвижен он был. Даже во сне наше тело движется, мы дышим и поворачиваемся, у нас дрожат веки и дергаются пальцы. На фоне мертвенно-бледной кожи рана на его голове казалась нарисованной каким-то гримером. Я тряхнула головой, чтобы избавиться от видения, но это не помогло. Я почти забыла, как сильно был ранен дирижер. Детектив Гордон тоже не спрашивал меня об этом. На секунду закрыв глаза, я представила себе голову Истона.
Да, она напомнила мне сценический грим, наверное потому, что я видела литры фальшивой крови и множество «ужасных» ран — отрубленные головы, ампутированные конечности, торчащие из груди ножи — за те годы, что засыпала под фильмы ужасов. Странность заключалась в том, что рана Истона была чистой. Голова была разбита, рана свежая, но никакой запекшейся крови на коже или седых волосах. Ни крошки приставшего песка или грязи. Уверена, самому Истону затруднительно было позаботиться о чистоте.
