— Вот, значит, вы какой — женоненавистник.
— Совсем наоборот, — ляпнул Николай Васильевич и осекся.
Лия молча улыбалась и, прищурившись, смотрела Воронцову в глаза поверх своего пустого стакана.
— Еще немного?
— Гулять так гулять.
Удивительное дело — они проболтали всю ночь, приглушив звук телевизора. Воронцов рассказал ей и о том, как попал в КГБ, и про Афган. Она слушала так, что хотелось рассказывать еще и еще. К утру, когда на улице зажужжал поток машин, Николай спросил Лию:
— Ну, какие планы на грядущий день?
Он был совершенно уверен, что она поблагодарит его за компанию и исчезнет навсегда, не оставив телефона. Собственно, это и правильно. Людям порой хочется выговориться перед незнакомым человеком, но, разумеется, с тем условием, чтобы больше никогда его не встречать.
— Завалиться спать, — отозвалась Лия.
Воронцов кивнул и принялся деловито сгребать со стола остатки вчерашнего пира. Лия усмехнулась, подошла к окну, провела ногтем по стеклу и, не оборачиваясь, тихо спросила:
— Можно я останусь у тебя? — к утру они были на «ты».
Воронцова бросило в жар. Ему весь вечер казалось, что этим кончится, но он вспоминал, что ему — пятьдесят пять, что девочка годится ему в младшие дочери, и гнал эту шальную мысль. «Скорее всего, она имеет в виду что-нибудь совсем другое, — успокаивал он себя. — Не хочет возвращаться в пустую квартиру или…»
Лия медленно шла от окна, не сводя с него глаз. Приподнявшись на цыпочки, она обвила его шею руками и, прижавшись к нему всем телом, жарко шепнула в самое ухо:
— Вижу, ты не против…
Конечно, он был против! Но не успел сказать ей об этом, потому что она закрыла ему рот поцелуем, и он уже ничего не мог с собой поделать. Управлять движением льдов на Северном полюсе было бы сейчас сподручнее, чем собственным естеством, когда к нему прижималась эта хрупкая девочка с темно-рыжей шапкой волос, точь-в-точь таких, какие были когда-то у его первой подружки. Он ничего не ждал от этой девочки, но если бы у него и были какие-либо ожидания, то Лия превзошла бы даже самые смелые из них. Ее руки были опытными, ласки — искусными, раскрепощенность — абсолютной. Но он не сумел ни оценить этого, ни даже подметить. Он утолял свой голод, стремясь заполнить внутреннюю пустоту. Но пустота оказалась огромной как вселенная, а утоление голода походило на орошение раскаленных пустынных барханов, которые пропускают сквозь себя воду и снова так же горячи и ненасытны.
К полудню, когда сквозь пелену страсти стали проступать контуры привычного мира — ее гибкая спина, разоренный стол, светлое пятно окна, — он почувствовал, что она утомилась, что движения ее замедлились и сделались ленивыми. Воронцов поцеловал Лию в плечо и осторожно прижался к ее горячему боку.
