Никто не удосуживается нас друг другу представить, впрочем, это обязанность нашего хозяина, который находится в центре всеобщего внимания, явно знает это и ловит свой кайф. Ублюдок без конца базарит, словно спиногрыз, который не хочет, чтобы родители отправили его в кроватку. Мистер Модник, Джонни Саутон, как я окрестил расфуфыренного блатного, ничего не говорит, только загадочно улыбается да иногда в экстазе закатывает глазки к потолку. Если я когда-нибудь видел человека с мордой хорька, так это вот этот Саутон. Жирная Хрю — Боже, как она отвратительна! — смеется своим ослиным смехом, а я время от времени угодливо хихикаю, чтобы хоть как-то соответствовать обстановке.
Некоторое время я слушаю весь этот говенный базар, пока боль и тошнота не принуждают меня встрять в беседу, поскольку все мои молчаливые попытки обратить на себя внимание были встречены полным презрением.
— Извини, приятель, что я тебя перебиваю, но мне надо, короче, линять отсюда. У тебя есть чем вмазаться?
Реакция следует незамедлительно, и она беспрецедентна даже для такого говнюка, как Форрестер:
— Заткни свой говённый рот, козел вонючий! Я дам тебе слово, когда сочту нужным! Вали к себе в жопу! Если тебе не нравится наша компания, то можешь катиться отсюда на хер! Уловил, бля, или нет!
— Не кипятись, приятель!
Что мне остаётся, кроме жалкой капитуляции? Этот человек для меня сейчас — царь и бог. Я готов пройтись на четвереньках по битому стеклу тысячу миль и чистить зубы говном этого пидораса вместо зубной пасты, и он это знает. Я лишь жалкая пешка в игре под названием «Смотрите, как крут Майкл Форрестер!» Все, кто знает Майка, знают и то, что игра эта основана на до смешного нелепых предпосылках. К тому же ясно, что играется она исключительно для одного зрителя — для Джонни Саутона, но — какого хера! — у Майка сегодня бенефис, а я сам согласился стать мальчиком для битья, набрав его номер.
Мне приходится подвергаться пошлым унижениям ещё целую вечность, тем не менее мне удается вынести все это. Потому что сейчас я не люблю ничего (кроме героина), не испытываю ни к чему ненависти (кроме тех сил, которые мешают мне им затариться) и не боюсь ничего (кроме того, что мне не удастся вмазаться). К тому же я знаю, что этот вонючий мудак Форрестер ни за что не стал бы так выделываться, если бы намеревался обломать меня.
А ещё я с немалым удовлетворением вспоминаю, за что он меня ненавидит. Майк однажды потерял голову от одной девчонки, которая на него даже не смотрела. А я потом её трахнул. Нельзя сказать, чтобы кто-нибудь из нас испытывал к девочке особенные чувства, но Майк изошёл говном от зависти. Большинство людей знают на собственном опыте: больше хочется всегда того, что не можешь получить, а то, чего тебе и даром не нужно, судьба тебе подносит на блюдечке. Такова жизнь, и жизнь половая — не исключение. Я оказывался в ней и победителем, и побежденным. Да и кто не оказывался? Проблема здесь только в том, что гнусный пидор Форрестер копил свои мелкие жизненные обиды в дупле, словно жирная злобная белка. Но я всё равно должен любить его. А что мне ещё остаётся, если у него можно затариться?
