Светом укрыта от страха примятая пустошь. Многое видится в этих изгибах совсем даже темным. Кажется, будет тут дальше немножечко грустно. Кажется, светом укрылись слова. Как-то сонно нынче вокруг этих праздников. Только бы выйти ближе чуть к этой стране, за которой укрыты запахи свежего сна. Эти самые радости прыти могут подолгу смотреть на великие сумерки. Вечность готова стремиться к сонному этому дню, для которого и за которым вышли наружу все те, кто хотел поклоняться огню, лишь бы не видеть на лицах вот этих немого укора. Лишь бы стремиться по кругу туда, где слова значат лишь то, чего значат – не больше. Это опять почему-то природа сказалась права даже тогда, когда сделали то, чего сделали. Тотчас выбрались снова наружу. И стали молчать, думая только о том, что готовность какого-то знака может кому-то зачем-то еще доверять, сны оставляя в себе. И не стоит тут плакать даже тогда, когда можно на склон будет спуститься по этим вот листьям. Это все будет, но будет немного потом, если удастся до срока сберечь эти мысли. Каждому сну тут даны созерцанья огня. Видимость делает мир этот мягче и ближе. Кто-то молчит очень долго. Кому-то достаточно дня, чтобы хотя бы до срока тут выжить. В мире вот этом так сделано все, что позволительно думать, как будто бы песни могут направить на луч тишины этот сон, после которого будет чуть легче быть вместе. Радости эти слегка перепутаны в свете игры. Эти слова так легки, что былое значенье может свободно распыляться по сферам зари, сделав игру еще более прозрачной. И новое это сомненье сделает мир этот радостным в тягостях. Даже обид больше не будет уже никогда. Эти странные звуки могут свободно забраться на вид нового времени. Слышатся странные стуки. Пусть себе слышатся. Главное ведь видеть желанья укрытого в полночь сомнения. Только бы выжить и хоть бы успеть в мир перейти от обид и от снов. Пусть стремленья сделают мир этот проще и гуще. И только грустней будет всем тем, кто готовится сделаться знаком старого века. Терять, чтоб потом находить друзей. Верить во что-то, что вызвано мягкостью света. Верить в другое, искать и себя находить в истинных сферах почти живого участья в новой игре, для которой жить будет так много тут значить. Запястье будет замотано ленточкой сна, после которой останется след для эпохи. Надо бы только понять, как стена делает мир этот ближе и проще. И плохи будут старанья каких-то забытых идей, взятых оттуда, где все еще плещется море. Стоит опять пригласить вот сюда всех людей, всех представителей, знавших когда-то и горе. Пусть собираются, ближе садятся к огню, чтобы опять обойти этот мир весь по кругу. Надо бы только отдать это должное дню. Вышли потом уже где-то на юге. Сделали что-то такое, что вновь миру позволило слиться с величьем прозрачного света. Эта была, как потом оказалось, любовь. Эта любовь призывала понять даже то, чего нету в мире вот этом прозрачном, где множество схем делалось так, что потом уже многие мысли роились возле каких-то затерянных кем-то систем. Всякое здесь пожеланье в себе растворилось. Многое вышло потом под контроль одиночества. Чье-то участье сделало мир еще ближе к себе. И осталось тогда только счастье.
