— Я пришел сюда по печальному поводу.
О Господь, не дай ему произнести сегодня одну из его вычурных речей!
— Утрата любой из вас является потерей для всех нас. Мы должны помнить ее за радость и остроумие, которыми она делилась с нами. Я надеюсь, вас утешит известие, что Вильгельмина получит покров из хризантем, гладиолусов и лилий и что ее родители не будут забыты должным образом. Если кто-либо из вас желает посетить заупокойную службу, вы можете уйти с работы без вычета из жалованья.
Ему почти удалось произнести все это не шепелявя. Немного подвело слово «хризантемы», но говорил он как раз в самом приличествующем случаю отеческом тоне. В эту минуту для меня мистер Тиффани стал воплощением своего второго унаследованного имени — Комфорт[14].
Господь забирает у нас и в то же время ниспосылает нам свою любовь в лице утешителей, будто поддерживая некое душевное равновесие. Необычным явлением жизни казалось то, как смерть исподволь делает нас должниками людей, которые поддерживают и утешают нас в горе. Этим утром я чувствовала себя всецело привязанной к мистеру Тиффани и Эдвину, хотя они были полными противоположностями. Я любила их обоих за попытки облегчить этот удар для меня.
К середине дообеденного времени, после того как девушки выплакались, воцарилось унылое молчание, и одна за другой, начиная с добросовестной мисс Джадд, они принялись за работу. Приглушенные щелчки кусачек для стекла и ножниц с двойными лезвиями звучали привычно и умиротворяюще.
Глава 12
Тротуары Нью-Йорка
Мы ждали в гостиной, пока все соберутся, чтобы вместе отправиться смотреть газовую башню Тиффани на Мэдисон-сквер. Хэнк развлекал нас своими карикатурами. Ни одна из них не льстила изображенному лицу. Мочки ушей миссис Хэкли покоились на ее плечах. Глаза мистера Йорка вылезли из орбит, подобно круглым дверным ручкам. У Дадли вместо волос на голове обильно произрастали маргаритки, а Мерри всю трясло, будто ее ударило электрическим током. Голова Фрэнси была изображена в профиль — в сетке для волос запуталась рыба. В моем изображении автор тоже не поскупился на колкости. Пробор в волосах был таким широким, словно эту дорожку проложили косой; очки в восьмиугольной оправе обрамляли косящие глаза, взирающие на кончик носа, а нос с высоченной горбинкой получился таким длинным, что я вполне могла сойти за сестру Сирано де Бержерака. В карикатуре было слишком много правды, но поскольку остальные нашли в себе силы смеяться над своими гротескно изображенными недостатками внешности, то и я была вынуждена последовать их примеру.
