Когда мы вышли в коридор, полицейский заговорил с двумя репортерами и затем спросил меня:
— Вам известно о ком-нибудь, у кого имелись основания убить ее?
— Ни о ком.
Он разгладил смятый кусок бумаги, чтобы я смогла прочесть его.
Вильгельмина!
Я остаюсь в Чикаго. Робота на скотобойне пастоянная. Не старайся найтить меня. Место для тебе отвратное. Я никогда не сабиралси жиниться на тебе. Это все были твои хвантазии. Оставайся со своими красивыми людьми и красивыми стеклянными штучками и забудь, что я был.
Нед.
Ярость вспыхнула в моей груди.
В голове всплыли слова из Шекспира: «Когда в раздоре с миром и судьбой…»
— Позвольте взглянуть на эти адреса, мадам. Я должен известить ближайших родственников.
Я представила себе безумную мать, приведенную в неистовство этой новостью в заполненной паром комнате, размахивающую своей огромной рукой. Позор заставит ее позабыть все приличия в выражениях. Она будет испытывать страх перед всеми на свете: мной, полицией, квартирным хозяином, владельцем потогонной мастерской. Этот страх грозил потопить и меня.
— Я могу поехать с вами? — вырвалось у меня.
Эдвин схватил меня за плечи:
— Вам не следует делать это.
— Я любила ее, Эдвин.
Офицер положил письмо в карман своего мундира.
— Поступайте как знаете.
На стук в дверь квартиры ее родителей никто не ответил, хотя швейные машины все еще стрекотали, несмотря на поздний вечер. Мы не добились объяснений в соседних комнатах, так что отправились к ее тетке. На темных лестничных площадках нас подстерегало ужасное зловоние. Мать Вильгельмины, тетка и трое маленьких детей сбились в кучку, устрашенные видом полицейского. Я представилась, стараясь таким образом разогнать страх.
— Что случилось? — Лицо матери было неподвижно, придавая ей решимости.
Разъяснение офицера заставило тетку разразиться причитаниями и всхлипываниями, но мать продолжала хранить ледяное молчание. Меня терзал взгляд ее глаз — темных пузырьков, плавающих в водянистом молоке, познавших поражение глаз, которые видели новую страну такой, какой она останется для них всегда, — несправедливой и неприветливой.
— Она солгала нам. — Тетка обращалась ко мне, будто это моя вина. — Она сказала, что работает прачкой в Коннектикуте.
Офицер показал письмо Неда матери Вильгельмины.
— Дура! — воскликнула мать.
— Что бы вы ни думали о ней, миссис Уильямсон, ваша дочь была хорошей девушкой и прекрасной работницей, очень уважаемой другими сотрудниками. Я каждый день с нетерпением ожидала встречи с ней. Прошу вас, не ожесточайте ваше сердце по отношению к ней.
