Как уже упоминалось, в картине - ошеломляющий звёздный состав. Кроме самого Кеннета Браны, мелькают Мишель Пфайффер, Джонни Депп, Уиллем Дефо, Джош Гад, Пенелопа Крус. Хотя, лицедействуют они довольно кисло — на этом месте могли быть средненькие статисты с подходящей наружностью. Брана, увы, не производит впечатление — рядом с блистательным Питером Устиновым и филигранным Дэвидом Суше он кажется пустышкой. Альберту Финни он тоже проигрывает. Что же, и такое — не редкость. Можно сделать великолепного Гамлета, но "провалить" бельгийского сыщика. На всё есть амплуа (впрочем, не только в кино и театре, но и по жизни). Пуаро-Брана хорош исключительно усами и умением носить костюм. Безусловно, мастерски подаёт монологи. В остальном он — скучен и тускл. Не живёт в кадре. Ходит, глядит с прищуром, выказывает милые чудачества (как написано!) и ни разу не проявляется. Он особо ничего и не расследует — зрителю, не знакомому с текстом, вообще сложно понять — как Пуаро добрался до столь поразительного итога. И - ни грамма саспенса! Прочие тоже — фигуры, но не фигуранты. Немного выделяется Джонни Депп в роли Рэтчетта-Кассети. Умело и заученно рисует образ жулика предвоенной эпохи, но его так быстро убивают, что искромётный Депп не успевает раскрыться.
А дальше и вовсе начинаются гримасы пропаганды. «Худощавый, загорелый, с седеющими висками. "Полковник из Индии", – подумал Пуаро», -так Агата Кристи очерчивает полковника Арбэтнота. Типовой, канонический, возможно утрированный англичанин-джентльмен, которого в новой экранизации зачем-то делают ...чернокожим (Лесли Одом — младший) и сочиняют дичайшую отсебятину о том, как тяжело приходилось Арбэтноту в мире тотального расизма. Но и это ещё не край света. Вместо шведки-миссионерки Греты Ольсен возникает жгучая латино-дива, католичка Пилар Эстравадос (Пенелопа Крус). Через всё повествование красной нитью проходит мотив расовой сегрегации, национализма и "еврейского вопроса". Так, проходная фраза: «Её фамилия могла быть и Гольденберг. Вполне вероятно, что в её жилах текла еврейская кровь»обратилась в сценарную изюминку. Педалирование проблемы тем страннее выглядит, что она никак не связана с раскрытием тайны. Упоминание, притом — нарочитое, с нажимом и надрывом — нужно для чего-то иного. Создалось впечатление, что сценарист Майкл Грин отрабатывал некий социальный заказ, увязанный с пресловутой политкорректностью. Вышло у него коряво и гнусновато. До крайности бестолково. Напомнило худшие образчики советского агитпропа, когда положительным героям дореволюционной литературы приписывали декабризм и борьбу с самодержавием.
