— Плясать желаю! — диким пьяным голосом выкрикнул за стеной Иван, после чего послышался глухой шум упавшего тела и оханье перепуганной дворни.
Феофан Иоаннович ещё немного послушал, как челядинцы, кряхтя и постанывая от натуги, взваливают тяжёлого, безвольно обвисшего в беспамятстве Ивана на постель. Потом за стеной негромко стукнула дверь, и стало тихо. В непроглядной темени выводил свои однообразные рулады сверчок; луны не было, да и звёзды спрятались за сплошным покрывалом наползших уже после захода солнца туч, как будто Господь, не желая внять безмолвной молитве боярина, задёрнул на небе занавеску, дабы не осквернять своего пресветлого взора зрелищем грешной земной юдоли.
Поелику Иван умолк и никто ему больше не мешал, Феофан Иоаннович решил, что пора и на покой. Правда, время было уже не столь позднее, сколь раннее — вот-вот петухи запоют, — но в немолодые свои годы боярин уж не мог, как прежде, не спать ночи напролёт, а поутру чувствовать себя как огурчик. «Ништо, — подумал он, широко зевая и крестя рот, дабы не проник через него в нутро нечистый дух, — леший с ними, с петухами. Чай, в поле-то мне не идти. А ежели разбудит который, сейчас велю суп из него сварить».
Перед сном, как обычно, вспомнился Безносый. Десять лет прошло, а злость на пропавшего безвестно палача всё не проходила. Конечно, соседские угодья — невелик прибыток. А всё как-то спокойнее было бы, ежели б Зимин тогда сгинул. Как ни крути, а одной заботой меньше. Но Зимин невредимым вернулся из астраханского похода, и стало Феофану Иоанновичу ясно: зря он доверился вчерашнему разбойнику с большой дороги, зря положился на его пёсью верность. Обманул его Аким, почуял волю и подался в бега. Куда — то одному Богу ведомо. Велика Русь, и на украинах её пришлых людей никто не пытает, от кого да почему они бежали. Вот ещё горе горькое на боярские головы — казаки, порубежная стража, лиходеи беглые, царём обласканные. Сказывают, закон у них такой: всяк своё прошлое при себе держи, а иным не сказывай. И царь на это сквозь пальцы смотрит, не даёт боярам воли беглых холопов искать и наказывать примерно, чтоб другим неповадно было. Этак, гляди, смерды все до единого разбегутся, и кто тогда станет землю пахать, откуда в той же Москве хлеб возьмётся? Чай, казаки донские, волжские, терские и прочие много тебе не напашут…
Словом, обманул его безносый дьявол. Надо было с ним ещё кого послать, чтоб следил. А только кого ты пошлёшь? Перво-наперво, не родился ещё тот, кто за Безносым уследил бы. Да и дело было шибко секретное — такое, что и двоих, о нём знающих, много, а третьего в него посвящать — значит искать погибели на свою голову. И так-то поди знай, где и каким боком тот неудачный замысел вылезет! Носа-то у Акима нет, зато язык на месте. Только на то и остаётся надеяться, что сгинул он где-нибудь и что косточки его звери дикие по степям да лесам разнесли…
