В это время где-то в доме негромко и, как показалось, воровато скрипнула дверь. Стоя на коленях, Зимин оглянулся на звук, но тут же успокоился: надо думать, то был Захар, которого стариковская немочь по три, а бывало, что и по четыре раза за ночь заставляла бегать на двор по нужде.
Затем послышался какой-то стук, и вдруг по-стариковски надтреснутый, дребезжащий, но с каждым произнесённым словом крепнущий голос Захара вскричал: «Ты кто таков есть? А ну, стой, тать!»
Засим раздался глухой шум, будто упало что-то тяжёлое, вроде куля с зерном. Поняв, что дело худо и в доме чужой, Андрей Савельевич с молодой резвостью вскочил с колен и кинулся к стене, где висело оружие. Схватив первую подвернувшуюся под руку саблю, он поворотился лицом к двери, которая в тот же миг распахнулась настежь, явив взору дворянина Зимина фигуру, более всего похожую на восставшего из могилы, не менее месяца перед тем пролежавшего в земле покойника.
— Эк важно, — сиплым глухим голосом, с явною насмешкой молвило сие богопротивное видение, остановив взгляд на поблёскивающей в руке хозяина сабле, что отражала острым, любовно отполированным до зеркальной гладкости лезвием огоньки свечей. — Давай, болярин, покажь, каков ты удалец, а я погляжу!
— На крышку гроба поглядишь, пёс, — пообещал Андрей Савельевич и шагнул вперёд, занося для удара много допрежь того послужившее ему верой и правдой лезвие.
Срубленный из толстых брёвен скромный, всего в два жилья, дом Зиминых стоял на невысоком пригорке над деревней, хорошо видимый со всех сторон. Был он по старому обычаю окружён частоколом из заострённых кверху, вкопанных стоймя брёвен и крыт тёсом; высоченные, чтоб возу с сеном пройти, ворота день-деньской стояли нараспашку, дозволяя каждому, кто имел на то хотение и нужду, зайти во двор, а то и просто поглазеть с улицы на роющихся в пыли кур да ленивых дворовых псов, что спали либо выкусывали блох в прохладной тени бревенчатых стен.
Безносый Аким имел и нужду, и хотение, и, главное, сноровку глядеть, куда ему надобно, оставаясь при том незамеченным. Для сего дела он выбрал наилучшую позицию, вскарабкавшись на опушке леса на высокую сосну и утвердясь, как большая и сильно потрёпанная ворона, в развилке мощного сука. До барского дома отсюда было далековато — не только стрела не долетит, но, пожалуй, и криком не докричишься, — и мелких деталей Аким на таком расстоянии разглядеть, ясное дело, не мог. В том он, однако ж, и не нуждался. Дом виден, ворота видны; собаку от лошади из любого далёка отличишь, как и дворового холопа в сером рядне от господина в суконном ярком кафтане. Чего же боле-то?
