Такое было облегчение, когда она наконец отправилась спать! Так что даже когда и его сморил сон, он еще некоторое время посидел на кухне — просто чтобы побыть одному. Но ее тяжелое пристанывающее дыхание все обиды и досады разом сдуло: бедное дитя, нужно ей значит зачем-то пыжиться, наращивать какой-то собственный нарост на ране — ну так и бог с ней, он может и потерпеть. Никак и ему не отстать от этой привычки машинально поминать бога, произносить слово, вообще неизвестно что означающее. Нечто высшее. Хороший вопрос для науки: существует ли нечто высшее? Ученый ответит: для того, чтобы я мог сказать, существует ли нечто или не существует, вы мне должны сначала описать его наблюдаемые признаки. Ладно, про бога не надо, а то от злости снова весь сон разлетится.
Укладывался осторожно, проклиная свое пузо, из-за которого начинали скрипеть любые кровати. Хотел ее обнять, но побоялся разбудить, а она нынче хороша, только когда спит. И нежность, жалость к ней оказались лучшим снотворным — уснул как растаял.
И проснулся, как не спал — с ясной головой, в полной боевой готовности: где Сима? Словно, еще не пошарив рукой по пустой прохладной постели, он уже знал, что ее нет, давно нет. Стараясь не паниковать, зажег свет, проверил выключатели на туалете, на ванной, потом заглянул внутрь. Никого.
Натянул треники, футболку, кроссовки, затем, понимая, что это бессмысленно, выглянул на лестницу. Тишина, все лампочки на месте. Стараясь быть рациональным хотя бы в мелочах, нашел ключи и положил в карман, тщательно проверив, нет ли в нем дырки. Спустился в полутемный двор, где горела всего пара окон, — никого. Сердце гулко колотилось, но он удерживал панику подчеркнутой медлительностью движений. Через темную арку вышел на улицу — снова никого. Перед аркой работяги уже несколько дней разрабатывали большую квадратную яму — заглянул и туда. Желтый фонарь освещал до дна дикую рваную рану в земле, из которой, и слева, и справа, зияли широкие бетонные жерла.
Делать было нечего, пришлось возвращаться не солоно хлебавши. Чтобы унять — уже не тревогу, почти ужас — он включил телевизор, но, хотя жизнерадостные мужчины и женщины продолжали страдать от насморков, поносов и менструаций, сердце колотилось до ломоты в висках (черт, так ведь и до инсульта недолго, все-таки пора браться за избыточный вес…). Время от времени он бросался к двери на любые призрачные шумы, а потом вдруг понял, что дело серьезное, и разом посуровел. Заземлился. Умылся, почистил зубы, расчесал бороду, переоделся в парадные брюки и свежую рубашку: беду нельзя было встречать в расхристанности (вот и ему, оказалось, понадобился свой нарост на ране…)
