Савл снова покосился на Марию Павловну, — она крошечным платочком промокала растроганные слезинки.
— И спасла меня… Маша. Она открыла мне… что можно страдать… и быть счастливым. Что счастье и боль… могут совмещаться. После этого… я окончательно разочаровался… в политике. Человек… который сам не умеет… быть счастливым… тем более не может… сделать счастливыми других. А Маша… смогла. Если бы вы сумели это донести… до ваших пациентов. Возможно, для вас это тоже психоз. Но вдумайтесь… вы же ученый… если психоз не мешает… как это у вас называется?.. социальной адаптации?.. не препятствует критическому мышлению… то это… как минимум… какой-то особенный психоз.
— Савелий Савельевич, — Мария Павловна воззвала к нему с такой мольбой, словно от него зависело спасение человечества, — отключите хоть на минутку ваш могучий интеллект, иначе вы не услышите самого главного. Как душа с душою говорит. Я ведь в юности была безбожница и комсомолка. Физкультурница. Бегунья, плавунья. И однажды после первомайского кросса, разгоряченная, искупалась в ледяной воде. И лишилась употребления ног.
Она рассказывала просветленно, как не о себе, а он по обыкновению не знал, как вести себя, — кивать сочувственно явно не требовалось, и он слушал серьезно и доброжелательно, как будто работал с пациентом.
— Все мечты, все планы, университет, школа… Я ведь хотела преподавать детям литературу, учить ее любить, а не изучать, это ведь не химия — и вдруг всему конец. Правда, я тогда еще не понимала, что литература это не просто искусство, а вестничество. Бывают просто писатели, а бывают вестники. Толстой, Достоевский — это вестники. И Набоков вестник, черный вестник. А Чехов сумеречный вестник. Когда я работала в библиотеке, я старалась умным читателям это подсказывать. Но я отвлеклась. Что получилось? Было здоровье, счастье, мечты — и вдруг нет ничего. Наверно, я сумела это пережить только потому, что меня терзали ужасные боли, судороги, они ослабляли отчаяние. И вдруг однажды я почувствовала на себе взгляд, бесконечно любящий и бесконечно спокойный. Ничего подобного в реальности мне видеть не приходилось. Мама меня любила, но она не была спокойной, она страдала вместе со мной. Посторонние люди были спокойны, но в них не было любви. И лишь один этот взгляд соединял в себе спокойствие и любовь. С тех пор я постоянно ощущаю на себе этот взгляд, и он мне всегда говорит: как бы тебе ни было больно и страшно, в конце концов все будет хорошо. Савелий Савельевич, — она сама смотрела на него с бесконечной любовью и мольбой, — умоляю, не спешите объявлять это психозом. Вам же каждый день приходится спасать людей! Рассказывайте им, пожалуйста, о моем опыте! Если вам даже придется отступить от ваших научных принципов — неужели человеческая жизнь этого не стоит?..
