— Ран выбрался из кресла и подошёл к окну посмотреть на ночной заснеженный парк. — Думаю, мы могли бы взять его с собой в Сану-Сану, когда придёт время.
— Ладно. А когда ты планируешь выходить?
— Где-нибудь перед обедом. Пока что вряд ли у меня будет больше часа в день. А когда я закончу с соседними улицами, думаю, времени у меня появится больше.
Следующую неделю ша каждое утро после завтрака отправлялся на прогулку: Мирт корпел над чем-нибудь в лаборатории Сантинали, специально переоборудованной для его нужд, а колдунья оставалась предоставлена сама себе. Оказалось, что теперь у неё куча свободного времени, которое некуда потратить: к активному расследованию истории с контрабандой её не подпустили, а большая часть старых знакомцев не спешила восстанавливать общение — после жуткого скандала, предшествовавшего её изгнанию в Белую Скалу её ещё долго будут обходить, как чумную. Оставалось только разбираться в записях, которые она каждый вечер делала под диктовку Рана или иногда отправляться на прогулку вместе с ним. Путешествия эти разнообразием не отличались: ша бродил по улицам и иногда останавливался то у одного дома, то у другого. Накладывание печатей в его исполнении получалось совсем незаметным: почти никаких звуков, и уж точно никаких волшебных сплохов, будто бы он специально выбирает самые незаметные способы для колдовства, какие ему только известны. Но, похоже, чем незаметнее было колдовство, тем больше уставал колдун после него: на занятия с Миртом его ещё хватало, но после обеда он теперь обязательно брал перерыв на полчасика — вздремнуть, и вечерние посиделки с каждым разом становились всё короче. В один из последних раз Ран заснул прямо в своём любимом кресле, когда Сантинали попросила сделать небольшую паузу, чтобы достать новую тетрадь.
Сантинали отрешённо изучала чистый разворот бумаги перед собой. С тех пор как она узнала, что Ран — точно мужина, у неё больше не выходило думать о нём как о «ней», и даже стиль речи, звучавший в её голове, изменился от этого. Будто бы теперь говорил другой человек. До чего же странная штука, эта «мыслеречь»! В зависимости от того, как воспринимает говорящего слушатель, она так меняется. Колдунья вздохнула: интересно, что из всего, что рассказывает Ран, является именно тем, что он имеет ввиду, а что — лишь плод её воображения, искажение, созданное её разумом?
В дверь постучали:
— Госпожа, письмо от Её Величества, — Рудо держал конверт на подносе. — Ответа не требуется.
