А когда сомкнутся холодные воды над славной головой комдива, горько заплачет Володька и скажет, утирая слезы кулачком: «И нечего на меня смотреть, что я плачу. Вон и большие все плачут. И всегда так на этом месте. Вот и вы сами плачете, прапрапрадедушка Федя», — добавит он. «Я плачу от гордости», — скажет Баклажанский и отвернётся.
И они выйдут из кино, и Володька потащит его в библиотеку. Вон она видна отсюда, их районная библиотека.
Баклажанский проведёт взглядом по полкам и увидит на корешках много знакомых фамилий. Но многих и не увидит. Он заглянет в книги, которые выбирает молодёжь. Он знает эти книги, некоторые даже в рукописях. Они создавались при нем. Они почти такие, как прежде Только теперь на каждой странице много сносок, как раньше, в его время, бывало в старинных или переводных книгах.
Они выйдут из библиотеки, и довольный Володька будет с важностью тащить несколько толстых томов.
— Маяковский — это тоже ваш? — с уважением спросит он.
— Наш... — подтвердит Баклажанский и гордо улыбнётся.
— Здорово он все угадал, как у нас будет, правда, прапрапрадедушка?
- Он никогда не старался «угадывать»! — рассердится Баклажанский.
— Наверное, потому и угадал, что не старался, верно, прапрапрадедушка?
— Верно, — буркнет Баклажанский. — Между прочим, можешь звать меня сокращённо — просто прапрадедушка.
—Хорошо, прапрадедушка, — согласится Володька и с уважением спросит, указывая на уличный громкоговоритель, тот самый громкоговоритель, что виднеется сейчас слева. — Скажи мне, прапрадедушка, это ваша музыка?
— Наша, — скажет Баклажанский.
И они остановятся у столба и будут взволнованно слушать то тревожную, то пророчески-победную музыку.
— Хорошо!..—-восклицает Володька.
И Баклажанскому захочется рассказать своему прапраправнуку, как они впервые слушали эту музыку в большом красивом зале, но под бомбёжкой. Как давно уже была объявлена тревога, и милиционер хватал дирижёра за рукав и просил остановиться, чтобы все пошли в бомбоубежище, а дирижёр выдёргивал рукав и продолжал вдохновенно вести оркестр, игравший так, как он никогда больше не играл ни прежде, ни после. И ни один человек не двинулся с места до' самого конца... Как люди, разучившиеся плакать, сверкали сухими глазами и аплодировали... аплодировали... Как!.. Нет, слишком много придется объяснять Володьке! Пожалуй, он ничего ему не скажет. Выиграли мы для тебя войну, Володька, и ладно.
И они пойдут дальше...
Баклажанский снова улыбнулся. Нет, не стыдно будет ему идти с Володькой по улице будущего, и, не краснея, сможет он отвечать на придирчивые Володькины вопросы. Хорошо дожить до этого далёкого времени!
