Прова окунали в глубокие хозяйственные проблемы и макали в мелкие.
Сейчас в мастерской стояло несколько десятков разнокалиберных окаменелых Провов в пиджаках, гимнастёрках, рубахах и комбинезонах.
Был Пров — швец, сделанный по заказу Москвошвея, Пров — жнец — к уборочной кампании, и Пров — в дуду игрец — к смотру художественной самодеятельности.
За многоликого Прова публично скульптора уже не хвалили, но ещё не ругали. То ли критики по инерции все ещё считали Баклажанского передовым и безоговорочно принимали каждое его новое творение, то ли, как это часто бывает, уже прекрасно видя, что их любимец делает что-то не то, все же никак не решались сурово и резко отчитать его, проявляя бережное отношение не столько к его таланту, сколько к его самолюбию.
Однако, когда была объявлена юбилейная выставка, Баклажанский понял, что это экзамен,
Причём экзамен, который надо выдержать с блеском.
А держать экзамены становилось все труднее — вдохновенные памятники вдохновенного времени вырастали один за другим. В Вязьме рвался с пьедестала вперёд, на Запад мёртвый и неумирающий генерал. Над Берлином вырос мужественный бронзовый освободитель с нежно прижатым ребёнком в одной руке и мечом, разрубающим свастику, — в другой.
Мудрый и требовательный Горький по-хозяйски шагал над площадью Белорусского вокзала.
Трудный экзамен предстоял Баклажанскому.
И он подумал о том, что в таком случае лучше всего вытащить билет, который знаешь наизусть, по которому не раз отвечал, где все уже проверено и испытано. Полумаститый скульптор вспомнил о своей юношеской удаче и решил обратиться ещё раз к счастливой угольной тематике.
На этот раз он не поехал в Донбасс — нельзя было пропустить два расширенных совещания. Да и к чему? Он считал, что в общих чертах он помнит шахты по своей юношеской поездке.
Не было и бессонных ночей. Скульптор даже мечтал о них, считая это эффектным орнаментом творческого процесса. Но все попытки приобрести бессонницу разбивались о непреодолимое желание спать.
Не было и слез. По зрелом размышлении он не видел для них оснований.
Он просто вызвал в очередной раз незаменимого Прова, вооружил его обушком и шахтёрской лампочкой и уверенной рукой мастера вылепил его по заранее намеченному расписанию сеансов.
Приглашённые для предварительной консультации друзья осторожно намекнули скульптору на некоторую устарелость его нового шахтёра.
Баклажанский истолковал это замечание как обвинение в технической отсталости. Он задвинул Прова с обушком в угол, и вместо него вскоре появился точно такой же Пров, но уже не с обушком, а с деталью врубовой машины.
