— Ну, спрашивайте, — блеснула глазами.
— Да вопрос будет один, — немного ошарашено проговорил я. — Вы из Минска, конечно. Как там у вас?
Она тяжело вздохнула.
— Разве расскажешь… Горит, бахает каждую ночь. Одни наши истребители со своей «карманной артиллерией» чего стоят! Комендант Клюге запретил солдатам как стемнеет показываться на Пушкинском поселке, на Долгобродской и Первомайской улицах. Так что там теперь танкетки патрулируют… Но зато новые облавы, аресты начались. Может быть, более страшные, чем весной. Типографию, где подпольная «Звязда» печаталась, раскрыли… По улицам предателей водят, чтобы выдавали…
Я попросил показать документы, рассказать, какими путями-дорогами добиралась сюда, не останавливал ли кто по дороге.
Она ушла, оглядываясь и грустно улыбаясь мне, а я остался сидеть. Думалось о Минске, об удивительных, почти людских судьбах городов. Одни изведали горечь поражения. Другие, попав в блокаду, или грудью прикрыв родину, выстояли, и о них теперь разбивается ярость врагов. Третьи, опаленные войной, лишь стали жить по ее законам. Четвертые же вообще не испытали, что такое светомаскировка. «Не там ли и мои?..» Некоторые, приняв огонь на себя, замерли в глухом оцепенении. А иные, как Минск, хотя и захвачены в плен, остались страшными для врага. Многие, малые и большие, прикрывшись огнем зениток, под бомбами делают, что требует война, — отправляют на фронт солдат, обеспечивают их необходимым. А есть и такие, что далеко-далеко от фронта несут свою вахту, и война там чувствуется только по цене хлеба, тепла и сна. Да еще разве что рядом появились госпитали и люди получают треугольные солдатские письма, аттестаты, похоронные. «Получат ли аттестат мои?..» И все-таки, видимо, найдется единая мера, которая даст потом основание судить, как участвовал город в войне…
И хотелось уже служить Минску, помочь ему, и догадка — когда-то самому, это ясно, тоже придется побывать там и встретиться с самыми разными судьбами минчан — уже соблазняла. О, как я был благодарен Короткину!..
А тут еще небо! Оно явно победнело — исчезли кучевые облака, их заменили косматые тучки, которые куда-то торопились; однако того, что уходит, жаль, и холодноватая синева, и скупое солнце, и его несмелая теплота казались еще дороже.
Вторая наша «временная смычка» с отрядом, который с членами межрайкома минской зоны направлялся из-за линии фронта в Пуховичские леса, была менее счастливой.
Не успели мы, форсировав Березину, прийти в деревню Мстиж, где стоял отряд, облюбовать избы и разойтись искать продовольствие, как кто-то из ребят крикнул в окно:
