Каждый в жизни знает три состояния отражающие пройденный душой путь больше, чем детство, зрелость и старость.
Эти состояния таковы: «со мной этого не случится», «я могу это преодолеть» и «я это принимаю». Судьба Данло состояла в том, что он, пройдя первые два состояния гораздо быстрее, чем полагается человеку, все еще не нашел пути к тому приятию, которого ищет каждый. Однако, несмотря на ужасы его детства, несмотря на предательства, обиды и душевные раны, несмотря на потерю любимой женщины — Тамары Десятой Ашторет, в нем чувствовалось нечто трепещущее и таинственное, словно он дал себе какое-то обещание и заключил секретный договор с жизнью.
— Возможно, ты помнишь слишком много, — сказал Зондерваль. — Как твой отец.
— Отец… — Данло указал на восток над рекой и горами, где загорелись первые звезды Экстра. Планета Фарфара, вращаясь вокруг своей оси, поворачивала их к внешним регионам галактики за блестящим рукавом Ориона. Скоро все ее небо должно было стать окном в Экстр. Голубые и белые Якне и Плессис уже мерцали на черном бархате ночи, а вскоре предстояло явиться сверхновым — старым, слабым, далеким сверхновым, которые могла бы затмить любая из шести лун Невернеса. Представление об Экстре как о свалке взорванных звезд казалось Данло ошибочным. Среди миллионов этих небесных огней сверхновых сравнительно немного, несколько сотен или несколько сотен тысяч; величайшая проблема миссии заключалась в том, что никто не знал как следует размеров Экстра и его истинной природы. — Отец был одним из первых пилотов, проникших в Экстр. А теперь это сделали вы, мастер.
Зондерваль потрогал длинным тонким пальцем длинную верхнюю губу и сказал:
— Я должен напомнить тебе, что ты теперь полноправный пилот и не обязан обращаться к каждому мастер-пилоту «мастер».
— Я не ко всем так обращаюсь.
— Только к тем, кто побывал в Экстре?
— Нет, — улыбнулся Данло. — Только к тем, к кому я не могу обращаться иначе.
Этот комплимент явно польстил Зондервалю, имевшему крайне высокое мнение о собственной персоне. Столь высокое, что он почти на всех смотрел как на низшие существа и, следовательно, не придавал их комплиментам никакого значения. Улыбка и наклон головы, которыми он ответил Данло, служили мерой его уважения к молодому пилоту.
— Ты разумеется, можешь называть меня «мастер», если тебе это приятно.
— Вы хорошо знали моего отца, мастер?
— Мы вместе учились в Ресе и вместе давали пилотскую присягу. Вместе воевали. Я знал его настолько хорошо, насколько мне вообще может хотеться знать человека. А он был только человек, что бы там о нем ни говорили.
