К ночи я падала в постель, изнемогая не от желания, а от усталости, даже снов грешных не видала, и ко дню, назначенному нам быть во дворце Тюильри[26], на приеме у его величества, пришла к убеждению, что графа мне увидеть не судьба.
Нам не повезло – было холодно и шел дождь, а являться в Тюильри в мантильях или даже в шалях запрещалось этикетом, и жалко было наблюдать вереницу разодетых в пух дам – все как одна с голыми плечами, в белых платьях с тренами, в жестких высоких прическах, – которые шествовали от павильона к павильону. Если в Тронном зале наши туалеты были еще безукоризненны и мы с легкостью проделывали три необходимых реверанса (первый следовало сделать при входе в галерею, где стоял король, окруженный своей свитой, второй – когда расстояние между ним и приближающейся к нему дамой сократится на треть, и третий, самый глубокий, почтительный, продолжительный, – еще через десять шагов, а затем король приближался, взглядывал на даму и небрежно-ласковым мановением руки отсылал ее прочь, не говоря ни слова), то постепенно наряды и прически теряли свой блеск под дождем, пока мы брели к другим флигелям, чтобы засвидетельствовать свое почтение членам королевской семьи.
Королева непременно удостаивала дам какой-нибудь реплики, однако реплики эти были нелицеприятны. Одной девушке она бросила: «Вы слишком бледны», второй: «Вы слишком быстро ходите», а я удостоилась брезгливого: «Вы слишком красивы!»
Дрожа от холода, в туфельках, которые – о знаменитые изделия французских башмачников, наши-то петербургские сапожники куда прочнее шьют! – мигом раскисли на моих ногах и превратились в какую-то кулагу[27], которая держалась лишь благодаря ленточкам, я с тоской вспоминала русский двор с его «суровым этикетом» и мечтала только об одном – скорей, желательно прямо сейчас, воротиться домой, в Россию.
Наконец мы встретились с Борисом Николаевичем – представление мужчин происходило отдельно, – мундир которого изрядно вымок, однако он был предоволен почтением, которое оказывали ему сопровождавший его наш посол Поццо ди Борго и французы.
– Скоро ли мы вернемся? – с грустью спросила я.
– Да сейчас же и домой, князь, конечно, заждался, – ответил Борис Николаевич.
– Да нет, в Россию когда воротимся? – стуча зубами и не в силах согреться под всеми шалями, которыми окутала меня Ариша, простонала я.
– И-и, матушка! – воскликнул мой муж, который частенько говаривал вот так по-московски, по-старинному. – Нам еще на воды ехать, натуру вашу врачевать. Домой она собралась! Эва! Вот завтра и послезавтра мне у Карла Осиповича (так все русские называли Шарля-Андре Поццо ди Борго) по нашим делам касательно молодого Якова Толстого надобно быть, затем бал у барона Ротшильда, а после него и отправимся с вами в Дьепп. Не знаю, как вы, а я по горло сыт Парижем и его суетой.
