Глаза его смотрели умоляюще и серьезно.
Щепкин пожал плечами, по во двор спустился.
Оборвыш коротко и повелительно бросил:
— Пошли за мной.
— Куда еще?
— Надо, — мальчишка не шутил. — Тебя один человек ждет…
— Какой еще человек?
— Слушай, ты меня не спрашивай. Я же тебя не спрашиваю, да?
Мальчишка скользнул со двора, Щепкин нехотя, подумав, пошел за ним.
С набережной они свернули влево, в путаницу зимних, голых садов, оград, кривых переулков. Мальчишка бежал далеко впереди и все время тревожно оглядывался, проверяя, идет ли за ним Щепкин. Когда дошагали до высокого каменного забора, мальчишка показал на калитку, крикнул издали:
— Тебе сюда!
А сам припустился бежать.
Щепкин постоял, подумал, решительно толкнул калитку.
В глубине двора, опутанного виноградными лозами, виднелся ветхий домишко под черепицей. На веранде стоял какой-то человек и, согнувшись, стирал в корыте заскорузлую от пота рубаху. По смуглой широкой спине катались желваки мускулов.
Когда он разогнулся, Щепкин узнал давешнего грузчика с причала. В черной клочкастой бороде его застряла рыбья шелуха, по могучей, выпуклой груди распласталась татуировка: что-то сложное, с якорями, цепями, фрегатами.
Щепкин, сам не слабенький, сразу же оценил мощь незнакомца: «Такому рояли таскать или борьбой в цирке баловаться!»
Но всмотрелся в глаза грузчика и насторожился — в холодноватой голубизне их не было особой приязни.
— А я думал, не придете, Даниил Семеныч… — сказал он невозмутимо. — Садитесь.
Он подвинул ногой шаткий, ветхий стул, развесил рубаху, сел чуть поодаль и сам уставился изучающе.
— Откуда вы знаете мое имя? — спросил Щепкин. — И зачем меня позвали сюда?
— Слишком много вопросов, поручик! — сказал тот. — А узнать вас нетрудно: личико у вас, вы уж простите, крепко меченное. Не ошибешься! Значит, горели вы под Перемышлем шестого июля пятнадцатого года? Кажется, так?
— Что все это значит?
— Ничего особенного, просто я вас среди прибывающих уже второй месяц высматриваю! А сейчас вот думаю: а не подменили вас там, в европах?
— В каком смысле?
— В обыкновенном… Может быть, уже и забыли и корпусной авиаотряд, и механика Глазунова Нила Семеныча, и все остальное?
— Не знаю никакого Глазунова, — сухо и твердо сказал Щепкин.
— Проверяешь? — Глаза грузчика засмеялись, потеплели. — Это правильно. Ну, а такая дата — шестнадцатое апреля, год тысяча девятьсот пятнадцатый — тебе ничего не говорит?
Щепкин прикрыл глаза. Сидел долго и молча. Шестнадцатого апреля, в первом часу ночи, в ангарной палатке, подпольный солдатский комитет принимал Щепкина в партию большевиков. Только что за успешные бои и полеты произвели Щепкина из унтеров сразу в поручики — в те времена это уже не было редкостью. Собрались под предлогом невинным — отметить повышение. Нил Семеныч кашлял, говорил глухо:
