Когда Нил Семеныч Глазунов, комиссар авиаотряда, сказал Даше Щепкиной, что красная разведка верхами на верблюдах привезла в Астрахань откуда-то из-под Святого Креста ее старшего брата Даньку, без памяти и оголодавшего, Даша заплакала от радости, сразу поверила.
Но привел ее Глазунов в отдельную палату в лазарете, глянула девочка на длинного тощего человека, лежавшего под серым солдатским одеялом, на его покрытое бисеринками пота серое лицо в рубцах и шрамах, рыжеватые усы и прядки седины в светлых волосах — и попятилась.
Никакой это не Данька! Брат был веселый, крепкий, с лицом почти девичьим, румянец во всю щеку, красивый… А это кто?
Даже когда Щепкин приоткрыл мутные глаза и прохрипел, шевеля губами, покрытыми коркой от дикого жара: «Дашка? Ты что, снишься, что ли?» — она испуганно покосилась на Глазунова и ничего не ответила.
Нил Семеныч все понял, сказал, что ходить пока сюда ей не надо. Да и ему тоже врачи запрещают. Недельки через две, когда оклемается хворый, тогда и свидятся сызнова.
На соседней койке в палате лежал еще один, смуглый, чернявый, похожий на цыгана, парень.
Уставился на девочку, смешливо подмигнул веселым глазом и сказал:
— Кес кесе? Кес кесе?
Комар муху укусэ!
Муха лапкой потрясэ,
Парле ву по франсэ?
Могу подтвердить, мадемуазель, что тело, которое лежит под окном, принадлежит именно Даниилу Щепкину, и никому другому…
Даша отвернулась и вышла из палаты. Глазунов побрел за нею.
— Он помрет? — спросила Даша.
— С чего ему помирать? Молодой! — сердито фыркнул Глазунов. — Оголодал здорово. От этого инфлуэнца и прицепилась…
Нил Семеныч был сильно расстроен. Отослал из лазарета Дашу, сам сел рядом с санитаром.
— Сродственник, что ли, хворает? — спросил пожилой санитар.
— Не родственник, — покачал головой Глазунов.
— Чего ж ты тогда за него хлопочешь? — удивился санитар.
Нил Семеныч поглядел на него, усмехнулся. Говори не говори — разве поймет, что Данька для него и впрямь дороже родного?
Связала их судьба накрепко еще там, в корпусном авиаотряде в пятнадцатом году, когда прибыл юный Щепкин на фронт, гордый званием пилота, в унтерских лычках, только что из Гатчинской авиационной школы.
С Глазуновым как с механиком в отряде носились, даже дворянчики-офицерики понимали: в его руках их жизнь.
Казалось бы, что мог механик в тех, полевых условиях? Ну, сменить расчалки, залатать пробитую перкалевую обшивку, заменить погнутую при посадке ось шасси, покрышки поставить… С моторами и того хуже — подменить свечи, клапаны притереть. А Глазунов делал все или почти все: менял моторы, ставил отсекатели на винты, варил, клепал, строгал.
