Взбили сыпучий снег тысячи тяжких сапог, трамбуя его, вминая и давя. Гулко дрогнула промерзшая земля, и, разворачиваясь, двинулась на степь дружная сила.
Глазунов захохотал от радости, глядя, как почти три тысячи мужиков месят снег, как глину на саман. Но так было только сначала, а через два-три прохода, снег, прибитый до каменной твердости, вмялся в землю, и на белой целине остался огромный квадрат крепкой площадки.
Бойцы расходиться не стали, рассеялись вдоль границ поля, задымили махрой, смотрели, как Щепкин бродит по полю, ковыряя его палкой и притоптывая сапогом, пробует твердость.
Паровозной золой, песком из песочниц, мелким углем запорошили полосу посередине квадрата. Нил Семеныч с мотористами занялся навеской крыльев «сопвича». На колеса, чтобы не скользили, намотали веревок, как рубцов. На морозе руки Глазунова и мотористов липли к металлу, на ключах оставались клочки кожи, кровяные пятна, но никто не жаловался. В рукавицах механизм не собрать.
Свентицкий стоял в стороне молча, смотрел. Лицо у него было восхищенным и бледным.
— Я бы до такого не додумался! — сказал он Щепкину с завистью.
Часа через два запустили, разогрев паклей, мотор. Кликнули клич, у кого есть одежда потеплее. Из пехоты набросали гору всякого, пилот отобрал пару рукавиц, треух собачьего меха, кожух, валенки. В кабину Щепкина всаживали, как в грядку репу. Вскинули на руках и с гоготом устраивали.
Из намотанного шарфа только глаза у него смотрели, иначе обморозится как пить дать.
«Сопвич», звонко рокоча мотором, порулил по площадке туда-сюда, постоял, разогреваясь и дрожа мелкой дрожью, и наконец, взбивая золу и мелкий снег, покатился по полосе навстречу острому ветру. Многие бойцы попадали в снег, глядели снизу и, когда колеса аэроплана отделились от земли, закричали:
— Летит! Летит!
Швыряли шапки в воздух, орали, и могучий хохот и крик катился над степью.
А когда аэроплан растаял в сизом, вороненом небе, бросились на мотористов и Нила Семеныча, начали качать.
…Синьор Маринезе посмотрел на Лоуфорда с усмешкой:
— Кажется, вы говорили, что он не полетит?
Лоуфорд молча отвернулся.
Из вагона он не вышел, даже когда «сопвич» вернулся и толпа, хохоча, бежала вслед за аэропланом, останавливая его раскат за крылья.
Видно было, что пилот привез важное известие.
Из эшелонов начала стремительно выгружаться конница, прямо близ насыпи большевики развернули батарею и открыли огонь по каким-то черным строениям, маячившим на самом горизонте.
