У колодца во дворе лежал красноармеец. На подошвах ботинок блестели шляпки гвоздей. Мухи вились над мертвым лицом. Щепкин отвернулся, вздернул голову к небу. «Эс-и-файф» набирал высоту по спирали, прямо над ним. Туманов что-то задумал, но что — Щепкин понять не мог.
Рядом затрещало, показалось, прямо из земли высунулась голова Коняева, закричала:
— Прыгай сюда!
Щепкин спрыгнул в траншею. Коняев потащил его за собой, усадил.
— Сиди!
— Кто с Тумановым? — просипел Щепкин, указывая на небо рукой.
— Чего? Пулеметчик мой! Лучший! Гегешидзе! Да ты не туда смотри — туда!
Коняев повернул голову Щепкина. Тот вгляделся, всхлипнул от бессильной ярости. Со стороны противоположного берега на высоте в полверсты шли три песочного цвета машины. Один верткий, стремительный истребитель «сопвич-кемль» и два громоздких, тяжелых с экипажем на два человека каждый — «де-хэвиленда».
— Второй раз летят! — крикнул Коняев.
— Зачем он? Ах какой дурак! — просипел Щепкин.
— Кто?
— Туманов…
В небе начиналась страшная воздушная игра. «Сопвич-кемль» вырвался перед «де-хэвилендами», смело пошел на желтую машину Туманова. Из блеклости небес пришел сухой, резкий звук, словно разом дружно затрещали кузнечики.
Щепкин стиснул зубы, из прокушенной губы текла кровь, но он не замечал этого. Глаза резало, но он смотрел и смотрел, стараясь ничего не упустить.
«Кемль» мелькнул сверху машины Туманова, заложил вираж на новую атаку. Туманов это понял, начал разворачиваться навстречу. И тут разом на «де-хэвилендах» начали бить пулеметы. Разворачиваясь, Туманов подставил им брюхо машины. Они просто расстреливали его.
Щепкин в отчаянии зажмурился. Когда открыл глаза, три аппарата с российскими знаками на крыльях спокойно выстраивались в круг. «Эс-и-файфа» в небе не было. Откуда-то издалека пришел глухой звук, словно лопнул пузырек. Коняев, висевший на бруствере и смотревший в сторону, спрыгнул на дно траншеи, сказал:
— Все.
Щепкин хотел встать, идти, бежать. Но сладкая тошнота подкатила к горлу, тьма ударила по глазам, и он понял, что сейчас снова уйдет в беспамятство.
…Снова очнулся он ночью, лежал на земле, на войлочной кошме, укрытый чьей-то шинелью. Рядом горел небольшой костер. У колодца мылись, обливаясь из ведер, красноармейцы. Сруба колодца не было, они вытаскивали воду из черного провала на веревке. И вообще вокруг ничего не было, только невысокие, сровненные почти с землей груды праха обозначали место, где стоял дом. Земля во дворе была рябой от осколков.
