— Вы еще на моей свадьбе на рояле играть будете! — сказал он.
— Что?! — тихо засмеялся Туманов. — Ненавижу рояль! Меня, знаете, силой играть учили. Пороли даже!
Заскрипела дверь домика. В шинели внаброс вылез Коняев.
— Вы чего шатаетесь?
— А вы чего?
— Не знаю… — признался Коняев. — Вроде все тихо, а нудит… Ровно зуб ноет.
Он влез на забор, маячил на фоне звездного неба, вглядывался.
— Костров у них сегодня слишком много! Погляди, летун, у тебя глаз вострый.
Щепкин поднялся на забор, ухватившись за плечи Коняева, вгляделся. И верно, на том берегу небо отсвечивало красноватыми сполохами.
— Больше, чем вчера! — сказал он уверенно.
— Значит, они вечером, в темноте, еще резервы подогнали! — сказал Коняев и спрыгнул с забора.
Щепкин на миг задержался, вздернул голову, вглядываясь. И тут тишину расколол рев. Перед глазами Щепкина встало ослепительное желто-синее пламя. И он почувствовал, что летит в яму без дна, без края, в мерцающие оранжевые вспышки, черноту и беспамятство…
Барон Тубеншляк покосился на багрового от стеснения генерала, сидевшего в кают-комнате Генри Лоуфорда, сказал шепотом:
— Придется ждать, ваше превосходительство! Шеф-пайлот строго соблюдает режим!
За полотняной занавеской слышался плеск воды, Лоуфорд умывался и брился на ночь.
— Э-э-э… батенька… — сконфуженно сказал генерал. — А он не в обиде за то, что я насчет русского флага ему давеча контрфронтацию устроил?
— На вашем месте я бы не делал этого, ваше превосходительство… — заметил барон шепотом.
— Кто ж думал? Если честно, барон, от радости все! Царицын отвоевали, вот и помстилось — не надобны нам теперь эти иностранцы! Сами додавим! А вот, выходит, нет… Большой конфуз, однако!
Лоуфорд вышел из-за полога, статный, загорелый, в стеганом шелковом халате.
— Переводите, барон! — заторопился генерал, утирая разом вспотевшее лицо платком. — Мой авангард при форсировании Волги натолкнулся на жесточайшее сопротивление. К тому же против моей пехоты и артиллерии действуют красные авиаторы. Я не приказываю, я просто прошу сэра Лоуфорда, как мастера и рыцаря воздушной стихии, так сказать, пресечь…
Слушая перевод Тубеншляка, Лоуфорд чуть заметно презрительно поморщился. «Хороши эти вояки, — думал он. — При малейшей удаче своих войск надуваются, как индейские петухи, при заминке готовы молить и плакать».
Он усмехнулся вежливо и, бросив пару слов, снова ушел за полог.
— Что он сказал? — растерялся генерал.
— Он должен сначала выпить свое молоко, — ответил Тубеншляк, сочувственно вздохнув.
