Нил Семеныч закурил, посмотрел на Мамыкина и сказал:
— Голос у тебя, Мамыкин, как у Шаляпина! С таким голосом не в окопы, а в собор… Панихиды служить!
— Ты шуточки брось! Я человек контуженый… — закричал Мамыкин, ударяя себя в грудь.
— Хорошо! — сказал Глазунов. — Валяйте! Уходите! Все!
— Как это уходите? — растерялся Мамыкин. — Сейчас?
— Вот именно. Если не понимаете, что участвуете в небывалом историческом событии, значит, нам с вами говорить не о чем!
— В каком таком событии? — удивился, уже охлаждаясь, Мамыкин.
— В таком! — сказал Глазунов. — Было у нас в России такое, чтобы вражеские аэропланы устроили осаду красного города с неба? Не было! Мы с вами, товарищи, пример должны показать всем остальным городам, как с такой бедой расправляться! А не бегать с пехотой в атаки! А вы что же? Нервочками играете? На крик берете?
Он еще постоял некоторое время, но уже было ясно, что у мотористов запал проходит. Когда уже, ворча, начали расходиться, Глазунов сказал Мамыкину:
— А ты останься! Я с тобой еще как с членом партии потолкую!
И минуты не прошло, как под навесом у дачки собрались авиаторы на собрание. Мамыкин поглядывал в ту сторону, пил воду, сказал Афанасию:
— Ну, влип!
На зов пошел нехотя.
Из авиаторов только Свентицкий не пошел под навес, удалился прочь, улегся за ангарами, грыз травинку.
Афоня не выдержал своего любопытства, вроде невзначай набрел на него, спросил:
— А вы чего не со всеми, Леонид Леопольдович?
— Я сам по себе, дитя мое, — сказал Свентицкий. — А-а, там сбежались товарищи партийцы! Впрочем, меня это не трогает. Ибо летают не на языке, а на еропланах. Ву компрене?
— Чего?
— Догадываюсь, что классического образования вы не получили. Гимназии на вашем хуторе не было?
— Чего не было, того не было, — признался Афанасий — А почему это все такие чумные?
— О! — вскинул бровь Свентицкий. — Даже вы это уловили! Тогда, значит, дела действительно паршивые! Вам известно, что нас долбают под Царицыном?
— К чему мне это?
— Ну и напрасно, — задумчиво сказал Свентицкий. — Это всем «к чему». Видите ли, Афанасий, если рассуждать философски, то каждая страна на нашей планете имеет свою главную реку. Некий стержень, на котором все держится. У немцев Рейн, у американцев Миссисипи, у китайцев Янцзы, у нас Волга. И когда закручивается война, все решается именно на них. На этих самых речушках. В данном случае на горлышке страны, и на нашем тоже, стягивается вполне ощутимая петля…
Он показал, как именно она стягивается, и даже похрипел для выразительности. Взглянул в глаза Афанасию, усмехнулся:
