Телеграфист покосился на окна. Они были забиты фанерой, стекла рассыпались при сегодняшней бомбардировке. Если бы на окнах не было фанеры, можно было бы увидеть истыканные, рябые от осколков стены здания напротив.
«…Необходимо в самом срочном порядке выслать надежные разведочные машины для дальних разведок типов „Альбатрос“, „Эльфауге“ или „Румлер“, а также истребительные машины типа „Виккерс“, „Ньюпор-34 бис“, кроме того, если не получим ожидаемый бензин, то положение с топливом критическое, имеется только плохая спиртовая смесь, боевые полеты на которой невозможны. Прошу казанской смеси марки „А“…»
Телеграфист, не глядя в текст, привычно отстучал подпись члена реввоенсовета, вздохнул.
Аэропланы на поле за городом стояли мертвые, бензина не было. Британцы знали об этом, висели над городом. С пароходов, с земли захлебывались в ярости зенитки. Но шрапнель лопалась низко, не долетала до зудящих в небесах налетчиков.
На афишных тумбах, на стенах по городу желтели листочки с призывом: «Граждане! Чем меньше мы будем обращать внимания на страшные слухи и неприятельские аэропланы, тем уверенней отстоим город!» А как же на них внимания не обращать, когда они над головой? Бьют спокойно, да не столько по военным целям, сколько по гуще жилых кварталов. Орут паровозы на станции, гудят пароходные сигналы — небесная тревога! В газете грозно напечатано: «Царские палачи английскими аэропланами обстреливают славный трудящийся народ! Но мы непоколебимы!»
Телеграфист положил голову на кулаки, задремал. Но сон не шел. Неясное предчувствие беды томило его. В городе ожила всякая шпана, неизвестные, тайные люди. Патрулей уже не пугались, палили по ним из подворотен. Что ни день, трещат выстрелы, грохают гранаты, иногда кажется: все, к утру кончится советская власть. Но утром, удивительно, как всегда, идут на службу служащие, меняются на постах возле банка, телеграфа, вокзалов, аэродрома флотские и пехотные усиленные наряды.
И все-таки из уха в ухо ползут гадостные слухи.
То, что после бомбового взрыва со свечного завода большевики вывозят тайно, чтобы никто не видел, телегами останки человеческих тел. Семь телег.
«Всех на гибель обрекли: женщин, деточек невинных… Все из-за ихнего упрямства помрем… А что бы тихо-мирно сдать город? Что в нем особого, чтобы его не сдать?»
То (сами слыхали) от Деникина главному астраханскому большевику Кирову письмо пришло, мол, жди, скоро всех вас на фонарях развешаю!..
