Фра-Августин окончил свою речь, обращенную к юнцам, которые слушали его без особого одушевления и больше всего думали о том, как отбиться от назойливых мух. Он говорил темпераментно, но под конец проповеди у него стал срываться голос и пересохло во рту. Очень хотелось пить, рот, казалось, был набит солью. Но он выдержал, уверенный в том, что солдаты выслушали его покорно, по-христиански, как подобает истинным чадам божиим, жаждущим, чтобы накануне боя душеприказчик помирил их со всевышним.
Фра-Августин попросил принести стакан воды, а подполковник Рудольф, улыбающийся и довольный, похлопал его по плечу:
— Браво, ваше преподобие! А что, если пива?
— Я сейчас готов выпить хоть отраву, — ответил священник.
— Две бутылки пива! — крикнул Рудольф, и вестовой, ожидавший его распоряжений, тут же юркнул в сторону, — Вы знакомы с нашим поручиком, ваше преподобие?
— Нет.
— Йозо Хорват, — не поднимая глаз, отрекомендовался поручик. Лицо его, как и прежде, оставалось безучастным.
— А ведь вы, преподобный, кажется, из этих мест? — спросил Рудольф, протягивая фра-Августину пиво.
— Да, — отвечал священник. — Здесь моя родина.
— Вы из Костайницы?
— Не совсем, — священник осушил второй стакан. — Мое село ближе, но Костайницу я знаю прекрасно. По сути дела, ведь есть две Костайницы: та, что здесь, и вторая, подальше. Ближняя — наша, а та… Там сущее логово изменников…
— А вы слышали о боях, которые в апреле сорок первого года вели под Костайницей части бывшей югославской армии против немецких войск, пытавшихся прорваться в Боснию?
— Ну как же, я прекрасно все это знаю, — отвечал фра-Августин, скрестив пальцы рук. — Вот как это было… — И он начал рассказывать.
Девятого апреля тысяча девятьсот сорок первого года одна из артиллерийских частей югославской армии под натиском немцев отступила от Петриньи и заняла высоту над боснийской Костайницей. Тут артиллеристы установили свои орудия, решив подождать неприятеля и дать ему отпор. С высоты им была видна вся хорватская Костайница, с окружающими ее нивами и перелесками, среди которых чернела узкая полоса шоссе на Сунь. Вскоре подошли немецкие танки, грузовики, автомобили и бронетранспортеры. Артиллеристы начали обстрел, а немцы были уверены, что за Уной, в Боснии, их ждет целая вражеская армия: они ответили огнем, но вперед не смели продвинуться ни на шаг и три дня ожидали подкрепления и новых приказов.
— Я видел, откуда артиллеристы стреляют по немецким танкам, — рассказывал фра-Августин, прихлебывая пиво. — Позвал Мате Разносчика, Асима Рассыльного и Муягу Лавочника. Мы взобрались на церковную колокольню, захватив пулемет, и оттуда, сверху, открыли по ним огонь. Мы строчили, а они по-прежнему били в эту сторону. Задали же мы им тогда хлопот: наши пули вызывали в их рядах явную растерянность, а может, и сразили кое-кого. Они долго не могли нас найти, но, наконец, заметили, откуда мы стреляем, и повернули на нас орудия, да еще засыпали гранатами. Мы сразу же спустились вниз. Не прошло и пяти минут, как церковь прямым попаданием снаряда рассекло на две части, словно редьку. Так они уничтожили наш храм…
