Вилами я разбрасывал по помету сено. Сено разлеталось, травинки, блестя на солнце, скакали в разные стороны, словно на овчарню налетела стая саранчи. Горы вдали утонули по пояс в густом тумане и от этого, казалось, утратили объемность и выглядели как вставленный в рамку плоский пейзаж. От гор прямо к загону бежала, извиваясь и блестя на солнце, дорожка. Дальше она вела к поселку, где соединялась с дорогой пошире, ведущей в лагерь.
По этой узкой дорожке Она и пришла.
Два дня назад я пригнал с гор овец. Овчарня совсем почти развалилась, и почти невозможно было отыскать местечко, безопасное для овец. Столбы еле держались — некоторые попадали, некоторые покосились; большое деревянное корыто, из которого кормят овец, кто-то унес. Корыто было сделано из крепкого ствола, видно, позарившийся на него решил смастерить себе кое-какую мебель. В госхозах крали все, кроме разве что камней в поле. Стоило оставить вещь, которая хоть как-то могла пригодиться, без присмотра, и она моментально пропадала.
Корыта не было, у навеса исчезла одна подпорка, неудивительно, что он так покосился. Хорошо, что я убедил секретаря партбюро нашей производственной бригады прислать мне людей на подмогу:
— Овцам совершенно негде ночевать! И не говорите потом, если подохнут, что это я их прирезал!..
Овцы важнее человека. Если разрушится дом, где живут люди, бригада и не подумает его ремонтировать. С овцами все наоборот. И хотя был разгар полевых работ, секретарь решил послать мне на помощь одного человека — какую-то женщину.
— Она недавно у нас. Раньше работала в Байиньтане. Здесь ей не очень нравится, вот я и пришлю ее к тебе… — Секретарь усмехнулся: — До этого она была на трудовом перевоспитании. И даже работала на одном с тобой поле.
— Да? И как же ее зовут? — Сердце у меня екнуло.
— Хуан Сянцзю.
Так я и знал.
Какое-то время в соседнем с нами лагере работало больше ста женщин, а сколько было до и после? Наверное, больше тысячи, но я сразу вспомнил именно Ее. И сразу подумал, что предчувствие этой встречи никогда не умирало во мне и она должна была непременно произойти. А как же тогда мое давнее убеждение, что добрые надежды несбыточны? что мне судьбой не дано ни капли счастья?
Тем удивительнее было то, что произошло.
Я наблюдал, как Она медленно взбирается к загону по дорожке из поселка, но повернулся к Ней лицом, когда Она подошла уже совсем близко. На плече Она несла две тонкие жерди и лопату. Ветер шевелил концы белого платка на голове, Она была в одежде защитного цвета — самый распространенный тогда цвет, — которая плотно облегала Ее фигуру. Женщина подошла к загону наклонив голову, потому что ветер дул Ей прямо в лицо. С коротким возгласом сбросила с плеча жерди и, опершись об ограду загона, спросила:
