Тонкая молодая поросль риса теряется в гуще куриного проса, травы и камыша, и нужно напрягать уже уставшие от зелени глаза, чтобы разглядеть ее. Наше поле было когда-то болотом — царством буйного разнотравья, насекомых, диких гусей и уток. Зеки осушали болото с начала пятидесятых, постепенно, год за годом. Но и после осушения в этой солончаковой впадине мог расти только рис, воду отсюда почти никогда не спускали. Сорняки вообще не выводились, несмотря на то, что участок возделывался, землю рыхлили и удобряли. Любая растительность здесь сразу же разрасталась необычайно пышно и буйно. Казалось, невозможно дочиста прополоть это поле руками — травинку за травинкой, корешок за корешком.
Но, с другой стороны, с этой задачей могли справиться только человеческие руки. Да и какие могли быть трудности — разве стоит чего-нибудь труд заключенных?
Раз-два, раз-два! Стебелек риса появляется из растущей вокруг спутанной травы. Иногда, выбрав все сорняки, видишь пустую ямку, вернее, жидкую глину. Риса нет и в помине.
— Осоку всю выбирайте, весь клубень.
— У камышей корни, корни тащите!
Начальник Ван ходит по кромке поля и командует.
Интересно, как можно вытащить все корни камыша? Они сплетаются под землей так, будто все камыши на болоте растут из одного гигантского корня. А как вытащить весь клубень осоки? Его лекари зовут «сытью», и прячется он глубоко в темной жиже. На день нам выделялось для прополки по пять фэней[4], но хотел бы я посмотреть, как обычный человек справится хотя бы с одним фэнем этих зарослей.
Оставляя корни в земле, заключенные украдкой обрывали торчащую на поверхности траву, сминали ее в ком и прятали под водой. Бросать траву на кромку поля не хотелось — мог увидеть начальник. Но если кто-нибудь не вытаскивал камыш с корнем, а только ломал под водой, то в полый стебель устремлялась вода, всплывали пузыри и раздавались глухие булькающие звуки, словно спешившие донести на схалтурившего зека.
— Корень здесь ни при чем. Это у меня в животе бурчит. — Обвиняемый криво усмехался.
— Хорошо, громко у тебя это получается, — говорил кто-нибудь рядом, — и запаха нет. Вот только сырой травой потянуло, как будто это ишака пучит…
Вокруг смеялись.
Обязательно нужно было найти, отыскать что-то, что могло вызвать шутку, смех. Иначе как прожить день? Иногда кто-нибудь тоненьким голоском пел:
Братец трудится на поле, исправляется трудом,
И оставил он сестрицу сторожить свой бывший дом.
