Вскоре к нам часто стал приходить начальник Ван. Приходил один и, заложив руки за спину, бродил туда-сюда по участкам: вроде как инспектировал нашу работу. Зеленая военная форма висела на нем мешком. При ходьбе он как бы приседал и снова выпрямлялся, словно шарик на пружинке. Рис взошел нормально, и мы проверок начальства не боялись и потому спокойно занимались своими делами: ловили рыбу или уток в зарослях, валялись нагишом под ивами, скинув опостылевшую арестантскую форму. Однажды начальник подошел к нам, было видно, что он доволен очередной проверкой.
— Ну-ка, сукины дети, слушайте, что скажу. Подтянуться. Привести себя в порядок, чтоб все было как надо. На днях приведут лагерных — на прополку.
И мы занялись наведением порядка.
На третий день ранним утром, когда мы только позавтракали и чистили посуду, кто-то из наших крикнул:
— Лагерь идет!
Все мы засуетились вдруг, заторопились куда-то. Никого из родственников или друзей в лагере у меня не было. Но эта слитая воедино масса в черной форме притягивала к себе неодолимо. До того как попасть на это поле, я дни и ночи проводил вместе с ними. Одинаковый для всех распорядок жизни воспитывал одинаковые привычки, поведение — даже язык у нас был свой, особенный, который понимали только мы. Я бросил дела и вместе со всеми выскочил на улицу.
Эх, лагерь! — сколько лет, сколько зим.
Только рассвело, и в воздухе еще висела легкая дымка. Раннее солнце желтыми лучами освещало верхушки лишь самых высоких ив и тополей. У земли еще не рассеялась до конца ночная тьма. С нашего наблюдательного поста казалось, что со стороны насыпи приближается строй серых теней, похожих на выходцев с того света. Они подходили все ближе и ближе. Серый цвет становился черным, мы уже могли разглядеть их лица. Жестокие, волевые, наглые, умные, мрачные, честные, порочные, талантливые, безобразные лица. Загадка для непосвященного: откуда, при помощи какого средства, каким способом всех этих столь не похожих друг на друга людей заставили явиться сюда? И почему на столь разных лицах — одинаковые морщины, словно печать «перевоспитания трудом»? Нельзя сказать, что у них был болезненный цвет лица или другие признаки физического истощения: ведь на сельхозработах зеки питались более или менее нормально. Тут было нечто другое — все они были отмечены застарелой подавленностью — следствием перенесенных страданий — и, как бывает у старых судей, прочным недоверием ко всему на свете. Морщины по обеим сторонам носа соединялись со складками у рта и образовывали линию, которая считается зловещей у физиогномистов — они называют ее «летящей змеей». Эти «исправительные морщины», которые вряд ли увидишь на лице простого крестьянина, говорят не о тяжелых условиях жизни, а о полном неверии в возможность вырваться из тьмы на волю.
