Стилвелл закрыл глаза и кивнул. Если бы не морщинки между бровями, можно было подумать, что он просто покачал головой во сне.
Хэлфорд быстро поднялся по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. В тесный холл выходили три двери. Первая была приоткрыта, очевидно, это спальня Стилвелла. Спартанская обстановка, незастланная кровать, комод и прикроватный столик. Стены голые — ни картин, ни фотографий, ни репродукций. Рядом с кроватью стояли поношенные коричневые тапочки. Хэлфорд быстро проверил содержимое ящиков комода и стенного шкафа. Ничего, кроме затхлого запаха грязного белья и кучи носков. На плечиках висели две мятые белые рубашки.
В деле было сказано, что Мэдж Стилвелл ушла из дома семь лет назад — «сбежала», как написал Бейлор. Да, это была комната одинокого мужчины. Немножко, совсем немножко, она напомнила Хэлфорду его собственную. Он поспешил выйти.
Двери остальных двух комнат были закрыты. Гадая, какая из них Лизина, он остановился перед той, что выходит окнами на дорогу. И не ошибся. Открыв дверь, он поначалу даже не мог сообразить, удивило его то, что он увидел, или нет. Ему ли удивляться! Он бывал в сотнях домов жертв и подозреваемых, то есть видал, как говорится, всякое.
Но эта комната была особенной. Здесь чувствовался вкус, и изысканный. Центральное место занимала великолепная кровать с балдахином. Застелена она была целым каскадом покрывал, газовых и хлопчатобумажных, тонкой ручной вышивки. Поверх основной большой подушки располагались еще несколько маленьких, с вышивкой гарусом по канве. В центре их сидела фарфоровая кукла. Ее старенькое белое платье свидетельствовало о том, что это память детства. На полу перед кроватью был постелен кружевной коврик, слишком шикарный, чтобы быть ковриком. Комод и платяной шкаф были белые, с изящным растительным узором. На туалетном столике всеми цветами радуги переливались и блестели флаконы, баночки и тюбики. У дочери пекаря были дорогие замашки.
Хэлфорд открыл гардероб. На плечиках аккуратно висели несколько костюмов, хорошо пошитых и в полном порядке. Внизу, вплотную друг к другу, располагались семь пар обуви. На специальной рейке были развешаны три широкие шерстяные накидки и шарф. Он пощупал шарф. Точная копия того, что был на фотографиях в деле, такие же декоративные отверстия, за одним исключением — в отличие от орудия преступления, этот был темно-красный. Непонятно почему, но детектив почувствовал признательность к Лизе за то, что в свой последний день она выбрала белый.
