Иногда Найте представлял, как солнце скользит по краю мира, не восходя и не заходя. Он знал, что так могло быть. Откуда? А почему в небе одна луна? Не две? Не больше?
Вайми не раз громко сожалел об этом и расписывал свои сны — в них по небу плыли сотни и тысячи лун. Найте завидовал воображению друга. Конечно, он сильнее Вайми, и кулаки у того меньше, — но в частые минуты ссор они били точней и больней его собственных.
Юноша почесал синяк на плече — след последней размолвки. Из-за чего они поссорились? Сейчас и не вспомнить — такой это пустяк…
Вайми сидел, скрестив босые ноги и упершись в траву левой рукой, глядя на белое пламя вечерней звезды. Днём он прикрывал глаза, и они казались просто длинными. Ночью же они широко открывались — громадные глаза сумеречного существа, живущие светом звёзд. Вайми лучше всех в племени видел в темноте. У Найте глаза тоже не маленькие, но, глядя на вечернюю звезду, он видел только… звезду. Вайми же говорил, что видит крохотный серп, меняющий фазы, подобно луне…
Найте не любил планет. Он старался представить, как они плывут в пустоте вокруг мира, но у него не получалось. Почему они иногда выписывали петли, шли вспять? Вайми уверял, что они вращаются вокруг солнца, но это уже полная чушь — солнце, как и луна, вращается вокруг земли, а планеты видны и за землей, против солнца…
Он чувствовал, что здесь его мир дает трещину, словно смотрел на осколок какого-то другого мира, где всё наоборот, где всё… естественно. Но не мог представить этот мир. А планеты — это просто неровные шары, вроде луны, гораздо меньше, но на самом деле не маленькие — наверное, такие же, как Обзорная гора, а то и больше…
— Посмотри, свет на луну падает не со стороны солнца, — вдруг сказал Вайми. — Это не его свет — иначе её фазы менялись бы каждый день, правда? И точно не её собственный. Я вижу серп и в нем — отблеск нашего мира. Для луны другой свет, не такой, как для нас…
Найте промолчал. Конечно, он не сомневался в существовании Создателя. Но вот видеть, как он и в самом деле творит вещи, его уму непостижимые, ему не нравилось. Почему ему порой кажется, что мир вокруг — ненастоящий, что его забытые предки жили в каком-то совсем другом мире, и их память пробивается из его крови?
Он мог без запинки перечислить своих предков на шестьсот лет назад и рассказать о каждом. Но вот что было раньше? За пределом их общей памяти? Сколько лет нужно, чтобы время так искрошило скалы? Тысячи? Он постарался представить себе тысячу лет — день за днём, год за годом — но у него не хватило терпения.
