В итоге Ларка согласилась на ивановских. Когда навещала мать, среди многочисленной деревенской родни и знакомых нашла для уборки дома Галку; ужасно мучаясь от общения с земляками, с трудом выдержала на родине неделю; любопытные гости, на радость матери, каждый день приходили в ее новый кирпичный дом с мансардой, водопроводом и теплыми полами, приносили с собой пироги и самогон и имели лишь одно желание: поглазеть на соседскую дочку, «вращающуюся в самом высшем свете».
Галка с благодарностью и без раздумий согласилась убирать дом, поскольку в вымирающем районе, где она жила, никакой работы не было. Вдобавок в родной деревне ее давно уже ничто не держало. Ее пьяного отца, уснувшего на дороге, задавили трактором его же собственные друзья, не заметив в густом утреннем тумане, когда она была еще подростком. После смерти отца мать замуж не вышла, а в конце жизни долго болела и не так давно умерла. Доставшийся Галке в наследство родительский дом, уже тридцать лет как лишенный мужской руки, покосился и в скором времени обещал завалиться набок. Так что предложение богатой землячки вмиг сделало ее счастливой.
Жила Галка одна. Семьей обзавестись ей не удалось, поскольку мужики ей в жизни, как по уговору, попадались никудышные, все как один пьющие. Несмотря на ее удивительное терпение и неприхотливость, подолгу она их при себе не держала, потому как «мочи более не было их терпеть». Бабой она была доброй и ласковой, излишне доверчивой, так что расставаться с ней они не торопились — кто же от добра побежит. Приходилось ей терять время на объяснения, вместо того чтобы попросту выгнать очередного сожителя взашей. «Вот я тебе про то и толкую, что не ладится у нас с тобой ничего-то», — говорила она растерявшемуся от надвигающейся беды мужичонке. Или в крайнем случае доходила — так ей казалось — совсем до откровенного срама: «Так уразумей-то головой своей дурьей, ну не спится мне с тобой как следует-то». От таких нечетких формулировок мужички только излишне распалялись, выказывали искреннее недоумение и сыпали жалкими уточняющими вопросами, стараясь любыми способами зацепиться за ее теплый и чистый крестьянский дом, задержаться при ее душистом и ладном теле. Ей бы сказать как есть об истинной причине, но она их пьянством не попрекала, щадила их самолюбие, считая, что не по-людски это — ставить в вину мужику, что он «самогон кушает», тем более что и сама-то себе не представляла, как мужик может жить без самогона. Иногда доставались ей экземпляры и другого свойства, сволочные и хитрые. Насытившись вкусными наваристыми щами и Галкиным отзывчивым телом, эти сами неожиданно исчезали, прихватив с собой последние Галкины деньги из фарфоровой шкатулки, стоящей достопримечательностью на самом видном месте в серванте.
