— Но вообще-то ненависть к Куку и систематическое преследование его, показывают, что Бэкон был способен к ненависти, — возразил я.
— Да, но это единственный подобный пример. В остальном же — Бэкон относился к людям безразлично и не признавал чужие заслуги, он не заметил даже открытий Галилея! Но причиной нравственного падения Бэкона был не пофигизм, а душевная испорченность: Бэкон не мог отказаться от поддержки Бекингэма, не имел нравственной силы, чтобы оказать на него влияние, и сам участвовал в несправедливостях, посредством которых Бекингэм обогатился. Имея ясное понятие о праве, Бэкон терпел вмешательство королевского любимца в свою судейскую деятельность. Бекингэм часто составлял приговор, а Бэкон только его подписывал. Бэкон шёл дальше, позволяя подкупать себя, продавая свои судейские решения, ибо не мог противостоять своему безумному стремлению к роскоши.
— Но Фишер нравственность Бэкона сравнивает с его научными воззрениями, — возразил я, — и утверждает, что в науке тот был чист: «Поставьте такой ум на путь науки, и он обнаружит здесь те же черты характера, только без той грязи, которою он перепачкался в нечистых стихиях мирской жизни. В науке нет ни позорного своекорыстия, ни постыдной подкупности». И Маколей утверждал, что «со схоластиками ему нечего было лукавить и хитрить: Фома Аквинский не мог заплатить подати, Скотт не мог пожаловать его пэром…»
— Но из всего этого следует, что Бэкон не проявил безнравственности в науке лишь потому, что это было невозможно, — с печальной улыбкой оспорил меня Литвинов. — Однако результаты научной деятельности Бэкона совершенно согласуются с его нравственными особенностями. Как в жизни он боялся бедности, так и в науке его ужасало малое количество познаний. Бэкон везде отличался большим честолюбием, оно руководило им, когда он строил дворцы в античном вкусе, ненасытное честолюбие привело его и к великому пересозданию философии. Но такой человек не мог написать «Гамлета».
— Биографы объясняют безнравственность Бэкона воспитанием, средой, где была распространена формальная нравственность и утилитарный взгляд на вещи, — заметил я. — Многие винят в поступках Бэкона время.
— Чепуха, — покачал головой Мишель. — Даже Монтэгю роняет, что «понятия о чести, как видно из процесса Бэкона, были тогда приблизительно такие же, как и теперь, а возможность наживать деньги, жертвуя честью, существовала во все времена…» Он нём же высказался и Поуп. «Умнейший, способнейший и подлейший из людей». Нет, — уверенно проронил Литвинов, — кто бы ни скрывался под именем Шекспира — это не Бэкон.
