– Ну и что это за испытания такие, для чего?
– У каждого свои. Где тонко, там и рвётся – вот Господь и обращает внимание человека на эти места. Для чего? Да чтобы лучше стал этот мир. Тебе вот послал испытание талантом. Может, он специально так решил сегодня, чтобы ты нос не задрал, да не испортил все его планы в самом начале пути. Нос-то тебе нужно задирать только для того, чтобы кольца видеть, когда жонглируешь. Чтобы от обиды и отчаяния работал ещё больше и лучше – это тоже стимул.
– А разве можно испытывать талантом? – Пашка изумился.
– Ещё как можно! Тщеславие человеческое, гордыня – бо-ольшое испытание! Недаром людей проверяют огнём, водой и медными трубами. Ты почитай Евангелие. Там есть притча о таланте. Интересно написано! Лучше и не скажешь! Скольких я видел за свою жизнь людей, которые свой талант зарыли в опилки, утопив его в алкоголе, безделье и непотребстве! А какими бы могли быть! – Захарыч сделал паузу, словно вспоминал всех тех, о ком хотел сказать поимённо.
Пашка прихлёбывал заварившийся чай, внимал услышанному и представлял, как это людей испытывают медными трубами и почему именно медными – бьют их, что ли, ими или заставляют пролазить через них? Вопрос вертелся на языке, и он его задал. Захарыч улыбнулся детской чистоте и наивности взрослого парня, который и армию отслужил, и на манеже уже крепко заметен, а таких мелочей не охватывает. Ну и дай бог! Захарыч свернул очередную самокрутку, пыхнул ею и пустился в объяснения.
– Это, Паша, когда тебе в уши поют похвалу. Кто искренне, кто с умыслом. Возносят тебя до небес! Тут некоторые и ломаются, поверив в свою исключительность. Людей как будто меняют, словно слепнут они. Это и есть медные трубы, которые тебе туш исполняют, как цирковой оркестр, да так, что глохнешь! – Захарыч с удовлетворением увидел, что Пашка понял, о какой «меди» идёт речь, даже по лбу себя хлопнул.
Стрельцов затянулся, пустил струю дыма в потолок, снова улыбнулся и неторопливо продолжил царить за столом, как на амвоне. Последнее время они редко с Пашкой так сиживали. Тот часами репетировал, работал на манеже и вечером приходил к нему в шорную, уже изрядно измотанный. На серьёзные разговоры не было сил. Оставалось только попить чай перед сном да «потереться» родственными душами…
Захарыч бережно коснулся брошюры, которая лежала у него на полке для личных вещей.
– Но бывают и другие проблемы. Я вот тут книжку прочитал про Эдит Пиаф. Захочешь, возьмёшь, почитаешь. Певица была такая французская. Слышал, наверное. В моё время была популярна, гремела на весь мир, пластинки её слушали. Маленькая такая, воробушком звали. А голос! Даёт же господь! Так вот он в такое маленькое тело вложил талант непомерный, который её и задавил… Казалось бы, живи и радуйся – люди на руках носят! Мужики её какие любили! А она жила, словно на оголённом проводе… У нас таких на Руси тоже всегда вдоволь было: Есенин, Шукшин, Высоцкий… Да разве всех перечислишь! Это только те, о ком мне довелось читать. «Поэт в России больше, чем поэт!» – кто сказал, не помню, но хорошо сказал, правильно. В цирке такие люди тоже были. Один Енгибаров чего стоит! Они как старцы-молитвенники. Их Бог слышит! А наши рты забиты грехом. Видимо, нужно, чтобы кто-то маялся Душою за нас. Они, как правило, с виду пьяницы и скандалисты. На самом деле – юродивые, которые тормошат нашу совесть. Свои Души губят, спасая наши от тлена… Талант – это груз, ноша. Ноша тяжкая! Кто-то несёт её легко, радостно. Кто-то кряхтит, но тянет. А кого-то она придавливает насмерть. Как распорядиться…
