– А что у меня такое есть, чего нет у Игоря?
– Значит, что-то есть…
– Вот ты сама и ответила на свой вопрос…
Пашка встал, подошёл к Серебровской и взглянул ей в лицо.
– Прости, светлячок! Ты роскошная женщина, о которой можно только мечтать. Но ничего у нас не получится. Прости. Сердцу не прикажешь…
Она поднялась на цыпочки, кротко поцеловала стоящего холодным истуканом Пашку, с нежностью провела ладонью по его бледному лицу, вгляделась, словно стараясь навсегда запомнить, и тихо исчезла за дверью так же, как и появилась.
Через несколько дней из Главка пришла разнарядка. Номер Серебровской прервал гастроли и уехал в другой город…
Время прошлось колесом по периметру манежа, сделало традиционный цирковой комплимент, улыбнулось аплодисментам и исчезло в проёме кулис…
Наконец-то пути-дороги молодого жонглёра и его первого наставника Захарыча сошлись на одном из оживлённых цирковых перекрёстков, и они стали ездить вместе. Жизнь обрела стабильность и перспективы…
Цирковая жизнь – Великий акробат-эксцентрик! Это знают все, кто с ней был по-настоящему знаком. Её пируэты не предсказуемы, гримасы и подмигивания ни о чём не говорят, а когда тебе «делают нос» – это ровным счётом ничего не значит. Возможно, тебя просто хотят рассмешить или заставить плакать.
У жизни своё Представление, которое не имеет антрактов и никогда не заканчивается…
…Пашка метался в гостиничном номере и негодовал! Он сейчас задыхался в этих обжитых за месяц гастролей стенах! Они его плющили, ломали, царапали. Наконец он не выдержал и бросился на улицу. Недовольная дежурная на выходе заворчала:
– Куда на ночь глядя! После двенадцати не пущу, и не стучи!..
Пашка в сердцах хлопнул дверью и нырнул в уснувшую заводь старинного провинциального города.
Тёплый встречный ветер ласкал лицо и волосы, словно пытался успокоить. На чёрном бархате неба ничейными бриллиантами рассыпались улыбающиеся звёзды. Сонное безмятежье сладким сиропом разлилось по улицам и кривоколенным переулкам древнего посада. На крутом земляном валу привидениями высились сторожевые башни кремля. Над его крепостной стеной ворогом крался нарождающийся месяц в виде изогнутого басурманского клинка.
Три сегодняшних представления вымотали. Тело просило покоя, а разум забвения. Но обида разрывала грудь, и ноги сами несли куда глаза глядят, сжигая последние силы.
Стоял конец мая. На узких улочках частного сектора, который взял в кольцо восьмигранную чашу цирка, бушевала сирень. Её густое разноцветье от белого до лилового, словно подошедшее сдобное тесто, перевалилось через края кустарников и теперь светилось в ночи, благоухая мириадами атомов зрелой весны. Дневные звуки исчезли. Вселенная нависла над планетой, разглядывая её, словно в микроскоп.
