…и с этим голодом архип очнулся и посмотрел по сторонам и не увидел стен избы а увидел что сидит он в ограде на перекопанной земле и смотрит в погреб ставший темным колодцем и еще кидает в колодец этот кости которые рукой с золотым самородным обручьем на ней достает из котла где сварил пелагею и знает что кровь на его седой шкуре тоже пелагеева и еще чья-то и во рту сладко и нежно как от хорошего мяса и в темной воде когда архип глядит в колодец пока вода не пойдет рябью от брошенного и видит что отражается во тьме морда серого зверя похожего и на медведя, и на росомаху и на соболя и на волка…
В сенях дома Кривоносовых обнаружили разложенные внутренности — желудок, кишки, легкие — как будто кто-то карту к неведомым местам рисовал, используя несъедобные части Пелагеи, а скоробогача Кривоносова больше в Малом Париже не встречали. По зиме, правда, на околицах по снегу видели здоровые, как бы человечьи следы, но, может, то и не Сэв. Уруя спрашивали, но он плечами пожимает, дескать «моя-твоя-мала-мала-не-понимай-совсем-однако-капитана»… Зинатулла, прежде чем отправиться в хадж к своим святым местам, сказал: «Если дураку дать добро, так все одно дурость выйдет… не надевал бы на себя чужого, отдал бы сыну своему, может быть, и обошлось, а так пусть ходит… закрыть бы, конечно, колодец этот, но, может, и сойдет…»
В октябре или ноябре я пришел в гости к Сергею Иванову, и он мне показывал свои фотографии, спрашивая при этом, можно ли их нормально продать. Я пожимал плечами; в самом деле, кому нужны эти убогие пейзажи, пейзажи, пейзажи и вновь пейзажи? Иванов пошел ставить чайник и заваривать чай, а я наугад вытащил с книжной полки из толстой пачки одну фотографию и, глядя на голое мертвое тело (только мертвое может лежать в такой позе), вспомнил, что вкуса сосков Ларисы Берг я не помню, но были на них редкие и жесткие волоски, очень похожие на лобковые.
Крыжевских отправили в Сибирь после 1861 года. Помыкавшись по местам, о которых «матка боска» имела весьма смутное представление, разросшееся семейство поляков прибыло в Малый Париж. Первое, что на новом месте сделал Евстафий Крыжевский, — зачал своего последнего ребенка. Дочку, родившуюся в ноябре, назвали Ядвигой, она была зеленоглазой и рыжей, как ее мать, и светлокожей, как отец. Мужчины Крыжевские, а это вместе с отцом семейства семеро крепких мужиков, брались за любую работу, которая способна была принести доход, считали себя католиками и души не чаяли в Ядвижке.
