Рейс как рейс — ничего особенного. Пассажиры не были агрессивнее, чем она привыкла, или хуже одеты. Люди как люди — зевающие, сонные, согласно времени суток. Зябко кутающиеся в кофточки и курточки, в казенные пледы.
Плед оказался колючий, но теплый. Ольга сидела и думала, что, пожалуй, не стоило сегодня днем гулять по Москве. Когда-то она прожила здесь год, и никакой особой привязанности к этому городу не чувствовала. Он был похож на все прочие чужие города — так же равнодушна Ольга оставалась к Берлину и Бонну, к Братиславе и Варшаве, к Стамбулу и Лондону, к Парижу и Стокгольму… да что там — даже Прагу никогда не ощущала родной. Ольга вообще сомневалась, могут ли быть города — родными. Родными бывали только люди, а с родными людьми, куда бы ни занесло, там и будет дом.
Она ненадолго все-таки задремала, и ей приснилась Тереза-фон, гибкой спиной трущаяся об угол кровати, — и сразу без перехода Зденек, каким он был лет в пятнадцать. Он тогда проколол ухо и вставил медное колечко. Ольга и Мартин его дразнили. Сейчас Ольге снилось, будто вместо колечка в ухе у Зденека висит тяжелый скрипичный ключ, такой длинный, что касается
плеча, — раскачивается и тихо звенит, и она спрашивает: «Зачем? Зачем?! Тебе больно?» — А сын отвечает: «Я пойду поплаваю, холодно очень», — и дальше, опять без перехода, Таня в красной курточке встречает ее на станции в Кралупах, молодая, как была в год расставания, и такая же строгая. Говорит категорично: «Я возьму вещи. А то еще потеряешь!»
Ольга машинально схватилась за сумочку на груди и проснулась. Она не сразу сообразила, где находится. В салоне стоял ровный гул, вокруг почти все спали, только мальчишка через проход яростно тыкал в сенсорный экран планшета, от старания высунув язык.
Ольга подняла шторку и глянула за стекло. Самолет летел навстречу рассвету, над облаками стремительно расползался яркий малиновый надрез, небо над ним уже бледнело, ночная чернота отступала. Облака тянулись под крылом, и в редких разрывах ничего не было видно; там, в глубине, не ощущалось никакого дна, как будто не существовало ни Земли, ни ее бестолковых обитателей, а только те несколько человек, которые спали сейчас в салоне. Кажется, лет двадцать назад Ольга что-то такое читала. Самолет залетел в параллельное пространство, и в итоге все это не очень хорошо закончилось. Но она не боялась — было слишком красиво, чтобы бояться. Далеко внизу, мгновенно выросши из крошечной точки, животом почти касаясь облаков, чиркнул встречный самолет, оставив за собой два клубящихся белых хвоста, и, точно привязанное к ним, из надреза полезло, слепя глаза, солнце. Малиновый сироп разлился по манке облаков, насколько хватит глаз, малиновым и розовым окрасился обод иллюминатора, и плед, и Ольгина рука, которую вытянула она из-под пледа, чтобы прикрыть глаза, не ослепнуть. Она пожалела, что фотоаппарат остался в багаже, но потом подумала, что такое все равно на мыльницу не снимешь… да и не на мыльницу не снимешь — это можно только пережить. Мальчик в соседнем ряду победно ткнул в экран и откинулся на спинку кресла. Его лицо было довольным. Он все пропустил.
