Едва разрешили включать телефоны, тут же отзвонилась Мартину, что сели благополучно. Нажала отбой и улыбнулась. Перед отъездом они немножечко поспорили из-за скандинавских палок.
— Оля, зачем тебе эти палки?! — ворчал Мартин. — Что за манера тащить за тридевять земель лишнюю тяжесть?
— Ай, брось, — отмахивалась Ольга, — они ведь ничего не весят. А если тяжело, давай тогда лекарства выложим, которые ты мне напихал.
— Тебя не пустят с палками! Палки в самолет нельзя!
Она задумалась — а ведь правда. Куда их? В салон, в багаж? У нее были цельные, сто десять сантиметров. Зато у Мартина — раскладные.
— Твои возьму! — Ольга обезоруживающе улыбнулась. — Одолжишь мне свои палки?
— Но зачем тебе?
— Что значит зачем? Привыкла.
Мартин замялся.
— Ну, говори, — велела Ольга. — Что опять не так?
— Я на форумах читал… Знаешь, никто там не ходит с такими палками… то есть почти никто… только в больших городах — в Москве или в Санкт-Петербурге… а ты…
— …а я еду в деревню к дикарям, которые станут показывать на меня пальцем, — закончила Ольга насмешливо. — Мартин, милый. Мне почти шестьдесят три. И мне давно уже все равно, кто и что обо мне скажет или подумает.
Ольга опять улыбнулась и спрятала телефон в нагрудную сумочку. Скандинавские палки Мартина, разумеется, летели сейчас с ней. Улыбнулась и подумала: вот странно, столько лет прошло, а разве я меньше его люблю? Нет. И как глупы те, кто считает, что так не бывает.
«Домодедово» ее оглушило. Она, кажется, целую вечность шла через зал, потом медленно и ватно ехала на эскалаторе. Все казалось огромным и ненастоящим, это место никак не хотело связываться с Москвой, какую она знала в молодости, она не могла разобрать, о чем говорят люди вокруг, и на мгновение ей показалось, будто она забыла русский, пока не поняла, что идет сквозь большую группу пожилых финнов. Началась регистрация на Хельсинки, и они потекли ей навстречу, стрекоча чемоданами. Голова закружилась. Ольга ускорила шаг — и наконец-то отыскала знак WC.
С порога на нее дунуло кондиционированной прохладой. Завыла, оглушив окончательно, сушилка, шикнула тугая вода из-под крана, уборщица лихо ткнула под ноги мокрой шваброй; Ольга спряталась в кабинке и лихорадочно заперлась. Сняла с шеи кошелечек, чтобы не мешал, повесила на крючок на стене.
Она не помнила, как вышла. Сзади что-то, кажется, кричали. Она смотрела сквозь пыльные стекла на самолеты. На старт грузно выруливал «боинг»…
— Женщина, женщина!
