Зарплату не платили, почти всех выкинули в бессрочный отпуск. Таня кинулась к одному, к другому, но, конечно, не нашла у тех, кому помогала годами, ни работы, ни даже денег в долг. Но это бы полбеды. Понимать бы, что происходит. Вот он — самый страшный страх смутных времен — непонимание. От него паника. От него бессилие.
Одна только Юля Галкина, старая школьная подружка, не оставила Таню. Эта тихая троечница неожиданно легко приспособилась. Еще в конце восьмидесятых она открыла в райцентре на вокзале кооператив. Ничего особенного — беляши да чебуреки. Таня ее осуждала. Звала одуматься и вернуться на завод, а не гоняться за длинным рублем. Но подруга Таню не послушала, а наоборот, расширила дело — обустроила несколько пластиковых столиков под зонтами и завела аппарат с мягким мороженым; зимой столики, а вместе с ними все нехитрое производство, переселились в подсобку, которая взята была в аренду у администрации вокзала. Сделали отдельный выход на первую платформу, поставили в пару к мороженице титан для кофе и чая — и забегаловка процветала. Даже когда перешли на фантики со многими нулями, кафе приносило стабильный доход — хоть и приходилось Юле кое с кем делиться. Она сильно делилась, ой, сильно. Однако не унывала. Не одна «крыша» поменялась с того дня, когда изжарен был первый чебурек, а непотопляемой Юле было все как с гуся вода. И «крыша» оставалась довольна, и на жизнь хватало.
Она до последнего не хотела к Юле Галкиной. Упрямо шла каждое утро на завод, где отсиживала положенные часы, едва оплачиваемые, а он разрушался, точно его поедали термиты, — каждый день что-то исчезало из остановившихся цехов, с замерших складов, только самое неподъемное оставалось облупляться и ржаветь. Поддавшись распаду, покрывался трещинами асфальт, перла сквозь них колючая трава, кусты стлались под ноги; взамен привычного механического гула летом истошно стрекотали цикады, зимою вороны переругивались — и ползла повсюду бурая ржавчина, будто проказа или стригущий лишай. Помещения поближе к проходной стали заселяться кустарями. Слева объявился автосервис, справа не то мебельщики, не то гробовщики. И точно в насмешку, в бывший отдел кадров — святая святых — въехал цех по пошиву нижнего белья.
Не то чтобы Таня имела что-то против белья. Но здесь и сейчас восприняла его как апогей хаоса. Перетерпев еще месяца три, наконец решилась. Наташка тогда еще силилась зацепиться за Москву, отец давно умер, Ольга… об Ольге и вспоминать нечего.
