Он приехал один, всего на денек, и в ночь после свадьбы у него уже был обратный билет, а Таня сделала вид, что они незнакомы. Даже не взглянула! Только кивнула — едва заметно и мимо. И стремительно нырнула в свадебную суету, оставив его наедине со взволнованной Олей и застывшим Мартином. Мужчины смущенно расшаркались и завели неловкой разговор о неважных материальных мелочах, и совсем скоро папа, от растерянности вконец завравшийся, обещал зятю машину и кооператив; Мартин, не желающий отставать, сулил раздобыть машину и кооператив самостоятельно. Оле разговор был неприятен, точно она присутствовала на рынке при покупке помидоров или балтийских селедок, но она не знала, как это прекратить — оба так разошлись в желании переобещать друг друга, что окончательно запутались и расхвастались.
За столом отец оказался локоть к локтю с Таней, но она упорно не замечала его присутствия и не отвечала на искательные вопросы — разве с предателями можно по-другому? Демонстрация была так очевидна и некрасива, что даже Оля в конце концов заметила это.
— Танечка! Папа! Прошу вас! — только и шепнула она умоляюще.
В ответ Таня подскочила, расплескивая вино, и прокричала с надрывом:
— Горько! Горько!
— Горько! — подхватили гости.
Молодые поднялись, грохоча стульями по исшарканному полу. Оля растерянно посмотрела снизу вверх, Мартин улыбнулся ободряющее, бережно поцеловал в губы. Хотели сесть, но опять Таня выкрикнула «Горько!» и все подхватили. Сколько это продолжалось? Минуту? Десять? Потом отпустили. Оля опять вцепилась в локоть жениха. Ей казалось, будто свадебный стол уходит за горизонт, и стук приборов о тарелки был как шум прибоя.
— Кто они все? — шепнула Оля. — Я почти никого здесь не знаю…
— Не бойся. Это приятели, — ответил Мартин так же тихо.
Он всегда говорил чешские слова вместо русских, когда волновался, и возникающее речевое смещение часто оказывалось забавным. Но сейчас Оля даже не поняла, что Мартин хотел сказать «друзья». Приятели — прозвучало удивительно точно.
— Счастья тебе, девочка! — сказал отец, поднимая прозрачную рюмку. В глазах его билось отчаяние.
Среди общего гвалта послышался звон бьющегося стекла. Злополучный Танин однокурсник из Бодайбо не удержался и громко сполз под стол, где немедленно заснул, пристроившись щекой на башмак гостя напротив.
Все смеялись, а Таня, с гневными красными пятнами на лице, в бессильной ярости тянула своего подопечного за штанину, приговаривая: «Ну Толя же! Толя!!!» Сжалившись, двое добровольцев извлекли его, обмякшего, и долго отмачивали в уборной, сунув головой под холодную воду. Он удивленно отплевывался и тюкался темечком о кран. Гости вразнобой танцевали, не заметив, как тихо уехал расстроенный отец невесты. Хором вручали молодым ключ от отдельной комнатки. Пытались драться, но драке не суждено было быть — международную свадьбу ненавязчиво курировали специально обученные люди. Таня громко отчитывала очнувшегося Толю — специально на глазах у всех. Пели, перебивая друг друга, «Парней так много холостых» и «Я шагаю по Москве». Мечтали, перебивая друг друга, о будущем. Обыкновенная студенческая свадьба.
