Чаще мерцание делается заметнее на каком-то из фрагментов текста:
Но ларьки пивные
И церквей шатры —
Светят, как иные,
Высшие миры.
Мне туда не надо:
Я не дожил дня.
Время листопада,
Мрака и огня!
Куда не надо? В церковь? В пивнушку? В потусторонний мир?
Совсем часто мерцают отдельные словосочетания: уже упомянутое неприлично считаться в живых допускает, например, такую трактовку: будучи живым, нехорошо претендовать на особую роль среди прочих равных, рассчитываться на первого и остальных. Только выражено все четырьмя словами. Или несмолкаемый скрип Земли из стихотворения про рай Чингисхана — это скрип земной оси или скрип земли на зубах? Опять обе трактовки почти равноправны.
Иногда двойственность становится ясна со временем. На том, давнем уже теперь обсуждении стихов Сергея Александр Переверзин заметил — может быть, сгоряча, может быть, обдуманно: “Если меня спросят, что написал С. Королев, я вспомню: “Путин вел в долину изобилья Свой немногочисленный народ”. Теперь, когда народ Путина сделался действительно совсем немногочисленным и весьма изобильным материально, такое было б написать легко и неинтересно. А тогда — о чем это было?
Иногда образы оказываются парадоксальными на ином уровне: они легко представимы, но при этом невероятны с точки зрения обыденной логики: “Как скинхэд на дизельной пироге / Он плывет в окутавшем дыму”. Это про дворника. Про того же персонажа — и одно из самых знаменитых стихотворений:
Побежала метла по плевкам,
По окуркам да по листве.
Вася — гений. Значит, пока
Вася дворничает в Москве.
В чем он гений? — Не знаю, в чем.
Верю: гений — и хорошо.
Тускло временем освещен,
Сам не знает, зачем пришел.
Хоть Тверская и не Бродвей,
Даже вовсе в другой степи, —
Вася пьет на Тверской портвейн,
На Бродвее бы — виски пил.
Тут не человек красит место, а место человека: дворник-то литинститутский, стало быть, в литинститутской мифологии — дальний наследник Андрея Платонова. Тонкая надежда на гениальность. И другие чаяния высказываются не напрямую. Вот “под сакральной цифрой тридцать семь” при жизни Сергея, вероятно, смотрелось рисовкой: зачем отмерил себе столь малый срок? А получилось много короче…
При очень значительном, едва ли не абсолютном, совпадении по текстам, между дипломом и книгой Сергея Королева есть существенная разница. Диплом назывался “В провинциальных страшных городах”. Между тем на все том же достопамятном обсуждении о стихах Королева высказалась Марина Мурсалова. Высказалась, быть может, раньше и точнее прочих: “Большая тема у Сергея действительно есть, но это не тема существования в нищей и пьяной провинции. Это тема существования в пустом и холодном мире, где ни один зов не встречает ответа, где все теряется, чтобы не найтись никогда, где самая большая ценность на свете — человеческая душа, “искра в черной бездне” Паскаля — оказывается заброшенной или, хуже того, гибнет, гибнет в живом еще теле, где только смерть — спасение от “потной сбруи бытия”, где даже тот, кто наделен умом и властью, наг и беззащитен перед невидимым лицом истины”.
